Идет Ульяна, стонет-кричит, а все вокруг замерло. Степь прислушивается и не слышит. Лишь далекое эхо отзывается неясным, растворенным в воздухе «и-и-и…».

Она кричит кому-то вслед, еще и кулаком грозит: «А чтоб под тобой святая земля провалилась! А чтоб ты света белого не видел! Чтоб тебя внутри огнем пекло, как меня печет уже десятки лет! Чтоб ты, Трескало, треснул-таки посередь улицы собакам на посмешище…»

Не научена Ульяна другим словам. Вот и бранится она и проклинает так же, как мать ее полсотни лет назад, как прабабка сто лет тому проклинали нелюдей.

А уж как вырвалось это «Трескало», не трудно и догадаться, о ком речь.

Далеко на дороге курится пыль. Скрылась двуколка, и уже не слышно цокота копыт гнедого жеребца, на которого глянешь — залюбуешься. Красавец конь, огонь и буря — конь, на всю округу нет ему равного.

Сидит в двуколке Трескало, вожжи в руках, как тетива, натянуты до предела, и летит конь-стрела, а позади длинное полотнище пыли неподвижно повисло над широким шляхом.

По паспорту он Демид Калашник, а «Трескало» — это по-уличному. Пошло, покатилось это прозвище не от злости и насмешки, а от трезвого взгляда на вещи. Каждый, кто посмотрит на кирпичную физиономию Демида, сразу увидит, что багровые щеки раздулись как пузыри, вот-вот треснут. Под бычьим загривком на пиджаке шов лопнул, разлезается, штаны сползли куда-то под круглый живот, а рубашка натянута так, что бедные пуговицы едва держатся на последних ниточках.

Немало есть еще неразгаданного в природе. Вот многих и удивляло, как это она, чудодейная природа, умудрилась напихать в одну шкуру столько мяса и сала и до каких пор еще пихать будет?

Трескало — само собою.

А еще, неведомо с каких пор, между людьми пошло-покатилось и до сих пор катится: «Прилипало».

Это уже не о фигуре, — о натуре.

Коли заприметят люди председателя колхоза, то наперед знают: хвостиком потянется и Трескало-Прилипало. А уж о заведующем фермой и говорить нечего. Его в одиночку не увидишь. С утра до вечера липнет Прилипало. Не отлепишь! Разве что железным крюком зацепить — и трактором… Именно там на ферме или возле фермы, а может быть, вокруг фермы Трескало вертится, что-то там делает Кто-то сказал: «старший куда пошлют…» Вот, видно, и послали Трескало в район по какому-то делу. Может, цифры-сводки возил. Может, горит-кипит, так эти цифры кому-то нужны. Потому как председатель даже своего любимца коня дал: «Давай-давай!..» А уж на той высокой двуколке с огнем-жеребцом Трескала еще больше раздуло.

Пепельное полотнище пыли уже где-то на горизонте. А перед Ульяниными глазами как стоял, так и не уходит Трескало. Широко расставив толщенные ноги, колыша выпяченным брюхом, смотрит на нее острыми гвоздиками глаз, едва видными среди мясистой толщи.