— Тогда-то, Егор Евлампиевич, я и дал Василию Адеркину свое поручительство в партию, а ты меня в этом ноне поддержи…

…Сидит по-прежнему на дубовом пеньке над Волгой-рекой патриарх рабочей слободки. Сидит свободно, с прямой спиной, не сутулясь по-стариковски. Волосы с сединкой крутой волной на голове с открытого лба к затылку расчесаны. Борода рыжевата, окладиста. Сидит, раздумчиво смотрит на текучие воды родной реки. «Вечерняя зорька холодна и ознобиста», — подумалось старику. Медленным движением тыльной стороны руки погладил свои пышные усы, выбросил остатний кончик до предела выкуренной цигарки. Начал новую вертеть. А думы вновь о делах.

Вот уже две недели, как Адеркина приняли на комитете в партийные ряды. И впервые нынче ушел он самостоятельно на ответственную связь. «Ранние зори холодны. Впрочем, может быть, в этом они сродни зорям вечерним», — еще раз подумал об этом Егор Евлампиевич и решительно поднялся с пенька. Пора уже. Ныне у Кочурина соберутся. К нему и Адеркин, дай-то бог, должен прибыть к тому же часу с задания: материалы доставить. Ну, а еще через час-полтора после того и заседание можно, стало быть, начинать.

9. ИСТОРИЯ ТРЕХ ЛИСТИКОВ ПАПИРОСНОЙ БУМАГИ

9. ИСТОРИЯ ТРЕХ ЛИСТИКОВ ПАПИРОСНОЙ БУМАГИ

Василек впервые видел такие большие цельные стекла в высоких оконных рамах без единого переплета. Они поблескивали на утреннем солнышке. Особнячок был о двух этажах, не так уж и высок, на видно, что жили в том доме просторно. Занимал его не генерал-губернатор и даже не шеф губернского жандармского управления, но все же лицо во всей губернии весьма известное — ученейший юрист Людвиг Леопольдович Фриденштерн, присланный из самого Санкт-Петербурга. И стоял он во главе губернской адвокатуры.

Затаясь в проеме дубовой калитки деревянного домика напротив особнячка, Василек глаз не спускал с парадного подъезда адвокатского дома.

И только отворились двустворчатые дверцы, выпустив на улицу двоих — среднего росточка приземистого и широкоплечего курчавого мужчину в пенсне и полную, со вкусом одетую рыжекосую девицу с небольшим кожаным саквояжиком в руке, Василек покинул убежище и, перебежав улочку, скрылся на другой, параллельной. Отсюда он спокойно пошел на условленное место.

Молодые люди оживленно беседовали, не замечая субъекта в гороховом пальто: он увязался за ними сразу, как только они сделали первые два-три десятка шагов по тихой улочке.

— Нет, мой друг, — безмятежно звенит голосок-колокольчик нарядной спутницы широкоспинного брюнета. — Мадам Жанлис обворожительна в своих нравоучениях. И если наша Вербицкая с ее «Ключами счастья» завоевала не одно сердечко городской мещаночки среднего достатка, то Жанлис всю жизнь работала на воспитание благородных девиц, потомков аристократических семейств и утонченно образованных людей из доброй поры так называемого столбового дворянства.