– Ты это прекрати, – заговорил он каким-то чужим голосом. – Ты это прекрати. Не смей убивать меня. То, что я белый, не моя вина. И то, что ты – черная, тоже не моя вина. И в смерти твоего брата я тоже не повинен. – Он резко вскинул голову, желая стряхнуть слезы, свет фонарей не расплывался больше, а тротуар не ходил ходуном. Потом продолжал более спокойным голосом: – Он мертв, родная, а мы живы. Мы живы, и я люблю тебя. Я люблю тебя. Пожалуйста, не старайся меня убить. – И прибавил: – Разве ты не любишь меня? Ида, ты любишь меня? Любишь? – И он повернул к ней лицо.

Она смотрела в сторону и ничего не отвечала. Они миновали один дом, другой, а она все молчала. Кинотеатр был уже почти рядом. Кэсс и Эрик стояли под навесом и махали им.

– Не понимаю, – вдруг заговорила Ида, – как можешь ты говорить о любви, не желая знать того, что происходит вокруг. И в этом нет моей вины. Как можешь ты утверждать, что любил Руфуса, если не хотел знать многого, что было так важно для него? Как я могу верить, что ты действительно меня любишь? – С какой-то обескураживающей беспомощностью она оперлась на его руку. – Как можно любить, не зная любимого? Ты не знаешь, откуда я. Не знаешь, какова моя жизнь.

– Вот я и хочу, – сказал он, – посвятить всю оставшуюся жизнь выяснению этого.

Она рассмеялась, откинув голову.

– О Вивальдо, ты неподражаем. Ты, возможно, посвятишь оставшуюся жизнь этому, но совсем не потому, что хочешь. – И прибавила жестко: – И то, что ты узнаешь, все равно будет не обо мне. Боже мой! – Она отпустила его руку и посмотрела на него искоса каким-то странным взглядом – он не понял его значения. В этом взгляде смешались жалость и холодное отчуждение. – Прости, я не хотела тебя обидеть и уж, конечно, не стараюсь тебя убить. Я понимаю, что ты не можешь нести ответственность за… за устройство мира. И еще, послушай: я совсем не виню тебя за то, что ты не хочешь платить свои долги. Я тоже не хочу, да и никто не хочет. Никто не хочет отдавать долги.

И тут же она устремилась вперед, улыбаясь и приветствуя Эрика и Кэсс.

– Привет, ребятишки, – сказала она, и Вивальдо видел, как загорелись ее глаза, а на губах заиграла озорная улыбка, – как поживаете? – Ида легонько потрепала Эрика по щеке. – Говорят, тебе начинает нравиться Нью-Йорк почти так же, как Париж. Что скажешь? Не так уж мы здесь плохи, а?

Эрик покраснел и забавно поджал губы.

– Мне бы он нравился еще больше, если б вы перевели все ваши реки с мостами в центр города, а не держали на окраине. В этом городе летом нечем дышать, он ужасен. – Он взглянул на Вивальдо. – Ума не приложу, как вы, варвары этакие, выдерживаете эту духоту.