Крылов ударил из пулемета по узкой колонне, которая, как живое существо, отделяла от себя два удлиняющихся людских усика из грязно-белых халатов. «Эх, Сенька-Сенька, — с внезапным укором подумал он, — здесь надо было умереть, здесь…» Но ему стало неприятно, оттого что он так подумал о Сеньке. «Ты, Сеня, был хороший парень, и тебя здесь очень не хватает», — поправил он себя.

Он перебегал от печки к печке, возвращался назад, падал и снова, инстинктивно угадывая, что надо было делать, стрелял. Время исчезло, он будто провалился в небытие. Он не знал, где Марзя, не слышал свиста пуль, не чувствовал своего тела, не чувствовал страха, который улетучился после первой очереди. Он только следил, чтобы халаты не приблизились к нему, не обошли его с обеих сторон, и он перебегал, отбегал, чтобы держать их на расстоянии, прижимал их к снегу, выковыривал из снежных нор, отжимал назад, пока не стало тихо.

Потом ровно застучал партизанский «максим», и опять бежали партизаны, и впереди всех — Федя Бурлак, а Крылов сидел около Марзи и смотрел на его неподвижную, будто спящую вниз лицом фигуру.

* * *

Марзю похоронили на опушке леса.

— Правильный был человек. — проговорил Максимыч, делая топором зарубки на березах.

Весной могильный холмик расплывется, зарастет травой, зарубки же останутся, по ним легко будет найти могилу.

Смерть Марзи оставила в сердцах у партизан глубокую печаль. Когда он был жив, его будто не замечали, а чаще всего над ним подшучивали. Но когда его не стало, образовалась пустота, которую ничем нельзя было заполнить. Так бывает с настоящими людьми. Они оставляют после себя гораздо больше, чем могильный холмик. Их памятник — в умах и сердцах. Такой памятник не тускнеет.

Единственными вещами Марзи, оставшимися после его смерти, были старая записная книжка и замусоленный карандаш.

После боя на Тертовском взвод Максимыча сменили партизаны Силакова. Крылов больше не видел хутора, где погиб Марзя.

Максимыч разрешил партизанам по очереди навестить свои семьи в лесу. Ольгу и Крылова отпустили на три дня.

В ожидании подводы Крылов вышел из дома лесника на улицу. Февральское солнце уже заметно пригревало, зима близилась к концу. Крылову теперь казалось, что он всю жизнь провел здесь среди лесов, где по опушкам раскинулись партизанские заставы, а под снегом были разбросаны партизанские могилы.

Он присел на чурбак, раскрыл записную книжку Марзи, развернул вложенный в нее листок и забылся. Стихотворение из четырнадцати строк потрясло его.

ОЛЬГЕ

Подошла Ольга. Он рассеянно протянул ей листок.