В общем, чем тщательнее Вера Нефедовна сопоставляла обе докладные, тем меньше понимала суть дела.

Тогда она захлопнула папки и прибегла к своей обычной логике, еще ни разу не изменившей ей. Эта логика выдвинула ее на руководящий пост, дала ей в руки власть и немало других привилегий.

Вера Нефедовна подвергла Чумичева и Храпова действию этой логики и увидела, что ее решение готово и сформулировано окончательно.

Она нажала на кнопку — бесшумно вошел секретарь.

— Пригласите генерала.

Войдя, тот представился:

— Генерал Храпов.

Собранными в кулак нервами она почувствовала перед собой человека ясного ума и сильной воли. Это предвещало жесткий поединок, который, впрочем, уже начался. Храпов уже бросил ей вызов, он ждал, что и она представится ему. Но следовать учтивости ей было невыгодно: по званию, возрасту, военному и практическому опыту она уступала Храпову. Преимущество перед ним давал ей только авторитет учреждения, в котором она занимала солидную должность.

— Садитесь, генерал, — сухо сказала она, внутренне наслаждаясь эффектом своей фразы.

Храпов сел, выжидательно глядя на женщину с не по-женски твердыми чертами лица. Он не удивился, что его принимает человек со званием рангом ниже; он был знаком со стилем высоких официальных учреждений: здесь запросто могли препроводить его к какому-нибудь писарю.

— Мы познакомились с вашим делом, генерал, мы сожалеем, что в это время нам приходится заниматься подобными вопросами.

— Вы находите их малозначительными?

Они обменялись несколькими словами, но главный их поединок проходил в молчании.

Лобастый русский человек вызывал в Вере Нефедовне яростный гнев, потому что как личность был значительнее ее. Он принадлежал к чуждому ей типу, он руководствовался в своей жизни идеями и нравственными категориями и ими мерил достоинства и недостатки любого человека. Он был ее принципиальный враг, потому что ее жизненная практика базировалась не на идейной и нравственной основе, а на корыстных интересах и жажде властвовать над людьми. Не зря его два года продержали в сибирской глуши.

Храпов, слушая полные враждебного ему смысла фразы Шурковой, думал о парадоксальности механизма власти. Эта женщина, каким-то образом занявшая высокий пост и начисто лишенная женственности, не придавала значения подлинным обстоятельствам и нравственной оценке человеческого поведения. Она занимала свой пост не для того, чтобы, трудясь, утверждать истину, а чтобы властвовать. И почему это власть в качестве своего инструмента всегда выбирает себе подобных людей? Они выдавали свои собственные интересы за общественные, свое «я» за «мы» и при этом не чувствовали никаких неудобств, потому что прикрывались властью.