– Интересно, почему ты так уверена, что ему захочется отхлестать своей плетью меня, – сказала Корделия. Вскоре она встала из-за стола и вышла из комнаты, хотя мы еще не допили чай.

– Ганс Фехтер. Боже упаси, – покачала головой мама.

– Ах, бедная мама, – сказали мы.

– Нет, бедная Корделия, – поправила она нас.

– Она как шекспировские персонажи, которые если уж вбили себе что-то в голову, то не могут остановиться, – сказал Ричард Куин. – Ну, как Макбет с шотландской короной.

– Почему люди поднимают столько шуму вокруг «Гамлета», как будто это величайшая из пьес? – спросила Мэри. – По-моему, в «Гамлете» все совсем не так, как в настоящей жизни, зато обычные люди постоянно ведут себя как Макбет, Отелло и король Лир. Наша директриса точь-в-точь похожа на короля Лира, когда нудит, что нам всем не хватает esprit de corps, хотя на самом деле мы ведем себя сравнительно хорошо, и она должна быть довольна.

– Хотелось бы мне, чтобы вы все были чуть больше похожи на Гамлета, – сказала мама. – Я бы многое отдала, чтобы вы стали чуть менее решительными. Он зашел слишком далеко, но мне бы хотелось, чтобы Корделия не стремилась во что бы то ни стало получить стипендию, а вы не критиковали бы ее с такой категоричностью. Какое счастье, что есть Ричард Куин и Розамунда, которые, похоже, ничего особенно не хотят.

– О, почему же, – возразил Ричард Куин. – Я хочу всем нравиться. И Розамунда тоже.

Розамунда запрокинула голову и с таким пылом воскликнула: «О да, я хочу нравиться!» – что мы удивились и рассмеялись. Но вообще-то она не на шутку нас тревожила. Отблески камина играли на ее лице и ярко подсвечивали ячменно-сахарные кудри, лежавшие на ее плечах, и в ней присутствовала какая-то наполненность, напоминавшая о мускатном винограде, который мы иногда видели в лавках, и все это вместе значило, что она повзрослела раньше нас всех. Быть взрослой оказалось легко, а она, в отличие от нас, никогда не стремилась к интеллектуальным приключениям; она, безусловно, была глупа, никто никогда и не сомневался в этом. Кроме того, она была медлительной тихоней с золотыми руками, ей не терпелось стать медсестрой и степенно зарабатывать себе на жизнь, и она всегда говорила нам, как следует поступить в той или иной ситуации. Однако все могло обернуться так, что она станет самой неукротимой из нас. Она была полна противоречий.

– Как бы мне хотелось, чтобы и Ганс Фехтер хотел нравиться, – сказала мама. – Ах, дети, надеюсь, что Корделия выбросит Фехтера из головы. Но завтра вечером я съезжу повидать мисс Бивор, хотя нет ничего утомительнее, чем препираться с посторонней женщиной по поводу собственного ребенка. Меня возмущает, что она для нас посторонний человек, она представляется мне «чужой женой», о которой писал царь Соломон, хотя он наверняка имел в виду женщин совершенно другого типа.