Со смертью Аглаи переменилась и баба Стеша. Она все реже поднималась с лежанки, больше спала и ничего не ела; силы ее с каждым днем убывали. Было похоже, существовала некая зависимость между ней и Аглаей: наличие врага и необходимость противостоять, нужда людей в защите заставляли ее жить — не стало Аглаи, и ей самой не было надобности оставаться. Как ни странно, выходило, только Аглаей и держалась она до сих пор на земле.

К концу недели хозяйка почти не вставала. Она не болела, хвори в ней не было, но силы таяли, жизнь постепенно вытекала из нее, как жидкость из накренившейся посуды.

«Все, конец, ухожу», — сказала она как-то, и когда он постарался ее разубедить, она покачала головой: «Вишь как мы с ей связаны, друг без дружки не можем, враги — не разлей вода».

Через неделю она погасла, как свеча, лишенная воздуха, спокойно, без агонии, уснула и не проснулась. Вербина дома не было, фельдъегерь, легкий кавалерист Федька прибежал за ним в контору. Вербин подъехал к дому на машине, двор и сени были полны молчаливых людей, звук мотора выглядел неуместно и дерзко. Стоящие во дворе оглянулись, но не тронулись с места, он дошел до порога и не смог войти: внутри было тесно, никто не расступился.

Вербин постоял у живой стены спин и отошел в сторону; на него никто не смотрел, — похоже было, старались не смотреть. День был теплый, ленивый, солнце желтоватым пятном проступало сквозь тонкие белесые облака. Люди во дворе негромко переговаривались, их сосредоточенность и старательность, с которой они не замечали Вербина, выглядели умышленными. Он оглянулся — позади всех, у самой ограды, заметил старика глухонемого, с неизменной каменной неподвижностью тот стоял и смотрел перед собой; его лицо с редкой седой щетиной ничего не выражало, глаза были бесстрастно уставлены в одно место. На него тоже не обращали внимания, как и на Вербина, с той лишь разницей, что это получалось само собой; его не замечали, как дерево, как предмет, — при желании он мог присутствовать где угодно.

Вербин скользнул взглядом по дому Аглаи: окна и двери были заколочены досками. Теперь дому предстояло неопределенно долго ветшать, спустя поколение никто уже не вспомнит, кто здесь жил, лишь недобрая слава будет стойко держаться за ним, пугая и маня детей.

Впоследствии, спустя полгода, когда было вскрыто хранимое в сельсовете завещание Аглаи, Вербину пришло в город извещение о том, что ему завещан дом и он может вступить во владение наследством. Он не поехал, написал отказ, но снова, в который раз, подивился упорству Аглаи: она и мертвая цеплялась за него в старании удержать.