Такие истории разворачиваются во время расставаний и могут очень смущать партнера, который больше не может выносить нестабильную эмоциональность и ограниченные ресурсы человека с пограничным расстройством личности и хочет уйти. Яму боли и паники, разрушительное страдание, в которое попадает при этом «пограничник», невозможно пережить спокойно. Например, когда я в юности расставалась со своей первой любовью, пограничным молодым поэтом, он демонстрировал мне самые разные формы самоуничтожения. Он пил, курил, пробовал принимать наркотики, пробовал заниматься сексом с какими-то странными партнершами, почти загремел в психиатрическую клинику, потому что в моем присутствии у него начинались судороги, похожие на эпилептический приступ. Я считала себя самым плохим человеком на свете, но выносить наши отношения больше не могла: в те годы я начала посвящать много времени учебе и развитию, что поднимало в нем боль и страх. Перед каждой моей поездкой на конференцию или при отказе пойти гулять, поскольку у меня есть научная работа (мы не жили вместе, и наши прогулки были основным способом провести время), у нас случался многочасовой разговор о том, что он нищий и всегда будет нищим, что я его брошу, когда вырасту, что он поэт, а я мещанка и так далее. Так что сил (и желания) возвращаться у меня не было, но мне после этого расставания пришлось много лет прожить с самоидентификацией чудовища – пока я не осознала, кому и сколько агрессии в этих отношениях и в разрыве принадлежало.

Такие истории разворачиваются во время расставаний и могут очень смущать партнера, который больше не может выносить нестабильную эмоциональность и ограниченные ресурсы человека с пограничным расстройством личности и хочет уйти. Яму боли и паники, разрушительное страдание, в которое попадает при этом «пограничник», невозможно пережить спокойно. Например, когда я в юности расставалась со своей первой любовью, пограничным молодым поэтом, он демонстрировал мне самые разные формы самоуничтожения. Он пил, курил, пробовал принимать наркотики, пробовал заниматься сексом с какими-то странными партнершами, почти загремел в психиатрическую клинику, потому что в моем присутствии у него начинались судороги, похожие на эпилептический приступ. Я считала себя самым плохим человеком на свете, но выносить наши отношения больше не могла: в те годы я начала посвящать много времени учебе и развитию, что поднимало в нем боль и страх. Перед каждой моей поездкой на конференцию или при отказе пойти гулять, поскольку у меня есть научная работа (мы не жили вместе, и наши прогулки были основным способом провести время), у нас случался многочасовой разговор о том, что он нищий и всегда будет нищим, что я его брошу, когда вырасту, что он поэт, а я мещанка и так далее. Так что сил (и желания) возвращаться у меня не было, но мне после этого расставания пришлось много лет прожить с самоидентификацией чудовища – пока я не осознала, кому и сколько агрессии в этих отношениях и в разрыве принадлежало.