Всё в нём было кошачьим, переменчивым. Гжегож глядел с равнодушным презрением, подмечая каждое движение, оставался лениво медлительным, выжидая момент для нападения. Протяни руку – он зашипит, выгнет спину и прыгнет, раздерёт лицо когтями.

Ежи до сих пор не знал, кем был Гжегож, отчего держал его в замковых подземельях, к чему расспрашивал про Стжежимира и Милоша, почему бил стражника так, будто знал наверняка, что ничего ему за это не будет. Ежи сомневался, что стоило рассказывать о своей болезни, это могло дать Гжегожу ещё больше власти над ним. Но, если подумать, и без того судьбу Ежи отныне крепко держал в своих мозолистых руках дознаватель из подземелий королевского замка.

– Я хотел бы зайти домой, если это возможно, – признался Ежи неохотно. – Поискать уцелевшие вещи.

Глаза-угольки пронзали его насквозь.

– Валяй, – выплюнул Гжегож безразлично. – Но побыстрее. Ждать тебя никто не будет.

Ежи не сразу поверил своему счастью, сделал первый шаг к дому и споткнулся, вжал голову в плечи, будто ожидая удара. Он пленник, так отчего его отпускают одного? Мелькнула бешеная мысль о побеге, но страх ступал за ним по пятам, и Ежи ясно представил, как его нагоняет Толстяк, как легко сильные руки ломают шею.

Но никто не пошёл за ним. Кажется, идола по-прежнему боялись и решили проверить, насколько он опасен, на Ежи.

Дом Стжежимира непросто было теперь узнать. Обвалилась крыша, прогорел весь второй этаж, почернели каменные стены. Входная дверь накренилась, и Ежи так и не смог её открыть. Он обошёл дом, нашёл окошко на кухню. Слюда стала совсем чёрной, и стоило продавить её рукой, как она легко порвалась.

Отныне в этих стенах Ежи стал чужаком. Он долго разглядывал кухню, где так часто хлопотала днями напролёт мать, но почти не верил, что это был его дом. Его дом был опрятным и чистым, в нём пахло хлебом и жареным мясом, а в развалинах лежал снег и гулял ветер, и пахло гарью и смертью. Лестницу завалило, да и крыша обвалилась, погребла под собой спальню Ежи, где хранилось лекарство.

Но, быть может, среди запасов королевского целителя осталось что-то? Ежи смог бы опознать своё снадобье просто по запаху, так привык он за годы жизни к горьковатому вкусу, щекотавшему ноздри.

Странным был пожар, странным и его пламя. Чародейским. Огонь почти целиком уничтожил дом целителя, но не тронул мастерскую. Или было что-то, о чём не знал Ежи? Быть может, Стжежимир использовал чары, чтобы защитить свои вещи? Сундуки и ящички, полки со склянками и мешочки, полные трав и порошков, остались нетронуты. Огонь не погубил мастерскую, и Ежи смог порыться в каждом уголке запретной прежде комнаты, заглянуть в каждый мешок и не быть за то наказанным.