Вряд ли стоило рассказывать об этом Гжегожу. Ежи прижался к печи, вдыхая нагретый воздух. Он ломал голову над ответом, словно его спросили о смысле бытия, а Гжегожа, кажется, вправду не волновал ответ. Он глотнул ещё чая из кружки и задал новый вопрос:

– Кто твой отец, Ежи?

Мысли смешались. Простой вопрос задал Гжегож, проще некуда, но так неожиданно, с таким значением он прозвучал, что Ежи растерялся, словно не знал ответ.

– Сын хозяина харчевни. Мать там работала.

– Вот, значит, как, – хмыкнул Гжегож. – И чего тогда твоя мать бежала от такой жизни? Или кормили в харчевне дрянью?

Горица редко рассказывала о прошлом, но Ежи знал, как всё было:

– Родители не благословили их брак, им пришлось уйти из дома.

– Не благословили? Работящая девка, кухарка – да в харчевне. Золото, а не жена. Почему ж свёкр такое сокровище упустил? И чем не угодил наследник харчевни родителям твоей матери? Они ей принца сватали?

– Да нет, просто… – забормотал Ежи и сам запутался в словах и звуках, в собственных мыслях запутался, как котёнок в клубке ниток. Ему прежде и в голову не приходило задуматься над этим. Странно, и вправду.

– Просто, – буркнул Гжегож в кружку.

Он замолчал, и только треск поленьев царапал тишину, ласково баюкая. Ежи сидел, слушая урчание огня в печи, и глядел с вопрошанием на Гжегожа, как будто тот лучше знал, почему родители Ежи ушли из отчего дома. Но заговорить первым было страшно.

– Целитель рассказал мне о природе твоей болезни, – нарушил молчание Гжегож.

Ежи встрепенулся, прислушиваясь.

– Он сказал, что встречал такое прежде, но все, кто приходил к нему за лечением, скоро умирали. Яцек говорит: они были малыми детьми, часто младенцами.

– Так он не знает, как помочь? – испугался Ежи.

– Знает, – успокоил его Гжегож. – И поможет. Те дети жили так мало не потому, что Яцек дрянной целитель, а потому, что он тут же бежал докладывать о них Охотникам, а те, как ты знаешь, скоры на расправу.

– Охотникам?

Блеклые глаза сверкали на грубом лице, казалось, что зима выглядывала из глазниц и смотрела на Ежи, изучала, пробовала его страх на вкус.

– Дети чародеев от обычных людей часто рождаются с таким недугом, большинство не переживает и первую свою зиму, те, кому повезло больше, всю жизнь пьют снадобья. Но когда Совиная башня пала, некому стало делать снадобья для детей чародеев, а их осталось немало в семьях простолюдинов. Глупые бабы охотно раздвигали ноги перед чародеями, – Гжегож ухмыльнулся с презрением и будто бы с горечью. – Только раз баба родила от чародея, не значит, что и её ребёнок чародеем станет, а вот больным и слабым – почти всегда. И когда некому стало заботиться о байстрюках, их матушки принялись искать других целителей. К счастью, такие, как Яцек, быстро разрешили проблему, избавили землю от гнили.