Вячко стирал кровь с лица, а та всё лилась ему в глаза. Откуда столько крови? Это его?

– Вторак, уходи, уходи, мать твою, – зарычал княжич и замахнулся саблей.

Он бил, рубил, кусал и бил уже голыми руками, сбивал кулаки в кровь. Крепкие головы у степняков, крепче дуба.

Наконец Вячко пробился к Втораку, схватил того за шкирку и дотащил, как кутёнка, к окну. Затрещали тонкие узорчатые ставни, и колдун полетел кубарем в сад.

– Беги! Спасайся.

Дальше Вячко не увидел, что стало с колдуном, не до того было. Вспышками возвращалось зрение.

У двери лежал Зуй, Синир случайно наступил на него, пятясь назад, отбивая саблей удары, наступил тяжело, сильно, но Зуй даже не заметил. Горазд рубил направо и налево, рычал, как медведь, и зарычал ещё сильнее, когда ему распороли брюхо одним взмахом. Горазд заревел, захрипел и упал, разжал руку с мечом.

Что было ещё дальше, Вячко не мог сказать. Ему надели на голову мешок и ударили по затылку так, что подкосились ноги.

Глава 26

Глава 26

Ратиславия, Лисецкое княжество

Месяц лютый

Высокой чёрной стеной окружал лес. Костёр горел слабо, едва дарил тепло и свет, а Дара вовсе легла от него подальше. Дедушка наблюдал за ней то ли с любопытством, то ли с недоверием.

– Не бойся, не загоришься, – сказал он. – Видишь, я круг очертил? Ни одна искра не перелетит эту черту.

– Мне так спокойнее, – сказала Дара, кутаясь в овечью шкуру.

Она боялась признаться, что на самом деле огонь пугал её. Глаза слезились от света, и тьма, что ещё осталась в крови, жгла изнутри.

Ночь была морозной. Деревья едва слышно переговаривались между собой скрипучими голосами, и вдали напевал незнакомую песню тосковавший Аука. Эхом отвечали ему голоса ночных птиц, подмигивали с чистого неба звёзды. Дара лежала на спине, закрыв шкурой рот и нос. Она прикрыла глаза, но то и дело впивалась ногтями в собственную ладонь, лишь бы не заснуть.

А Дедушка, как назло, не ложился спать.

– Как ты? Вышла вся зараза?

– Кажется, да, – Дара старательно зевнула. – Устала, спать хочется.