Батя смотрел как-то по-другому, иначе, нежели всегда.

– А ведь он мог, понимаешь, так сделать… Я понял это теперь. Всю жизнь я наставлял тебя, как жить, упрекал, а сам в людях, выходит, разбираться не научился. Оно ведь было, то пари?

Запоздалое возмездие – оказывается, оно не бывает запоздалым. Как и чье-то признание «я был неправ».

Я кивнула.

– Вот же скотина! Я позабочусь о том, чтобы должности выше дворника он в этом городе никогда не получил!

Хорошо, когда кто-то становится на твою сторону, пусть даже спустя много лет.

– Спасибо. – Меня тронуло не обещание «насолить» Генри, но искреннее раскаяние, проснувшееся в глазах отца. Кажется, он только теперь понял, как и почему его дочь стала такой – потому что осталась когда-то без внимания и заботы, без доверия со стороны близких, рано познакомилась с одиночеством.

– Прости, дочь.

Он давно не называл меня дочерью, все больше полным именем. Я положила свою руку поверх его – уже морщинистой, но все еще крепкой.

Повисло молчание – хорошее, теплое. И будто что-то снова началось оттуда, где однажды пошло неправильно, но уже по верным рельсам.

– Я не знал, как загладить свою вину… – Батя полез куда-то в карман, смущенный до предела, и вдруг достал оттуда то, чего я совсем не ожидала – два леденца на палочке. Совсем как те, которые покупал когда-то давно на ярмарке. Задолго до того, как я выросла, до того, как к нам в дом пришла Маргарита.

– Желтый или красный? – он вспомнил даже те слова, с которыми всегда протягивал мне их.

– Оба, – прошептала я тот же «код-ответ» из детства и не удержалась, поднялась, обняла его за шею.

Впервые обняла не пиджак, но отца – отца с теплым, оттаявшим сердцем.

– Так о чем хотела поговорить со мной ты?

Вот и настал момент правды – не печальной, но радостной.

Я втянула воздух – эпичные новости требуют эпичных пауз.

– Этот мой Девентор, как ты выражаешься, сделал тебе еще один подарок… Мы с ним сегодня ездили в тюрьму…