Ничего не ответив, я помчалась вперед, к берегу озера. Здесь я нагнулась и заглянула под опору моста. Маленькой лодки действительно не было на обычном месте, и я вздохнула с облегчением. Обернувшись к тринадцатому принцу, я радостно сказала:

– Боюсь, четвертый господин сейчас на озере!

Я устремила взгляд к зарослям лотосов. В прошлый раз все кругом было изумрудно-зеленым и лишь кое-где виднелись остроконечные бутоны, сейчас же поверхность озера была сплошь покрыта распустившимися цветами. Они уже начинали увядать и осыпаться, но пейзаж по-прежнему был великолепен.

Тринадцатый принц не стал интересоваться, откуда я знаю, что четвертый принц на озере. Взойдя на мост, он окинул взглядом бескрайние лотосовые заросли и вздохнул:

– И как его тут искать?

– Остается лишь раздобыть лодку и попытать счастья, – беспомощно отозвалась я и побежала звать слуг, чтобы те принесли лодку.

Как только евнухи приволокли челнок, тринадцатый принц тут же схватил весло и запрыгнул на борт. Я торопливо вскочила следом. Не дождавшись, пока я усядусь, принц начал грести изо всех сил.

Пока он греб, я без остановки выкрикивала: «Четвертый господин!» Наша лодка петляла по зарослям, но никто не откликался. Мы оба сходили с ума от беспокойства. Принц греб все быстрее, а я продолжала орать во все горло: «Четвертый господин!»

– Четвертый…

Вдруг я увидела, как четвертый принц выплывает из-за лотосовых листьев прямо позади тринадцатого, и торопливо закричала, показывая назад:

– Стой, стой!

Обернувшись, тринадцатый принц обрадованно воскликнул:

– Все-таки отыскали! Отец желает видеть тебя.

Четвертый принц медленно подвел свою лодку к нашей. Я поспешно поклонилась, приветствуя его. Бросив на меня короткий взгляд, он спокойно ответил тринадцатому принцу:

– В таком случае возвращаемся.

Он погреб впереди, ведя нас за собой.

Тринадцатый же и не пошевелился. Я хотела напомнить, что ему нужно взять весло и грести, но тут он, резко сжав кулак, с яростью опустил его на палубу. Лодочка начала бешено раскачиваться, и я судорожно вцепилась руками в борта.

Некоторое время тринадцатый принц продолжал сидеть мрачный, со сжатыми кулаками, на которых пульсировали вены. Затем он наконец медленно разжал кулаки, взял весло и погреб вдогонку.

Пристально взглянув на тринадцатого принца, я обернулась, глядя на прямой как стрела силуэт четвертого впереди. Казалось, ничто на свете не может вызвать у него тревогу; однако что-то в его худощавой фигуре говорило об одиночестве и душевной боли.