Иннокентий Павлович с подозрением посмотрел на нее. Но, встретившись взглядом с ее сверкающими черными глазами, внезапно поверил.

— Хорошо, убогая, говори, как мне дойти, — сказал он, убирая пистолет в кобуру.

— Как выйдешь из дома, сверни от крыльца налево. Там, у края леса, увидишь тропинку. Иди по ней, никуда не сворачивая. Она приведет тебя к Зачатьевскому озеру. И ты найдешь то, что давно уже ищешь.

Последние слова прозвучали почти зловеще, но Иннокентий Павлович не обратил на это внимания.

— Если не найду тропинки, то я вернусь, — пригрозил он. — И тогда ты поползешь до озера, показывая мне дорогу.

— До озера ты дойдешь, не сомневайся, — заверила его бабка Ядвига. И тихо произнесла: — А вот обратно едва ли вернешься.

Но последние ее слова Иннокентий Павлович уже не расслышал. Он спешил. Его подгоняли ревность и ослеплявшая разум злоба. Выходя, он споткнулся о порог и случайно оглянулся. И ему снова показалось, что на лавке сидит, провожая его взглядом, безобразная старуха. Ее только что красивое молодое лицо избороздили глубокие морщины, щеки беззубо впали, пергаментная кожа туго обтянула скулы. А длинный крючковатый нос нависал над заостренным подбородком, завершая картину уродства. Однако у Иннокентия Павловича не было ни времени, ни желания понять, что произошло, и он отмахнулся от этого видения, сразу забыв о нем.

Выйдя из дома, он без труда нашел тропинку. Та терялась между тесно обступившими ее зарослями, и Иннокентий Павлович пошел по ней, часто спотыкаясь в темноте о корни деревьев и проклиная все на свете — и эту безлунную ночь, и неверную возлюбленную, и свою злосчастную судьбу. Он хотел только одного — увидеть Ирину и узнать, почему она его предала. Иннокентию Павловичу казалось это очень важным, словно от этого зависела его будущая жизнь. Как будто узнай он, что с ним не так, почему ему предпочли другого мужчину — и все чудесным образом вдруг изменится. Он не повторит прежних ошибок, станет другим. И наконец-то будет счастлив. Иннокентий Павлович был уверен, что он заслужил это — быть счастливым. И он знал, что добьется этого, пусть даже весь мир восстанет против него…

Сначала Иннокентий Павлович услышал едва различимые мелодичные звуки, словно кто-то в ночном лесу исполнял музыкальную пьесу для голоса без слов. Это был женский голос. Он был чудесен, словно трели издавала райская птица, неведомым образом очутившаяся здесь. Но с каждым шагом Иннокентия Павловича звучание усиливалось и, не теряя своего очарования, превращалось сперва в гласные звуки, потом в слоги и, наконец, в слова, которые уже можно было разобрать. Невидимая исполнительница пела: