— Вот и я об этом! — восклицает мой неэмоциональный обычно отец. — Его вообще не остановить. Вернее, остановит его только одно.

— Пуля? — по-черному шучу я, внутренне содрогаясь от визуализации только что сказанного. — Серебряная?

— Нет, — вздыхает мой отец. — Это ты. Но…

— Но ты не советуешь? — догадываюсь я.

— Не то чтобы не советую… — отец замолкает, подбирая слова. — Я боюсь за тебя. Если Никита пройдет весь путь до конца, он станет совсем другим человеком. Правда раздавит его. Он накажет только самого себя.

— Пусть так, — не спорю я. — Это его выбор и его решение. Меня это больше не касается. Кстати, я и твоему другу Виноградову это обещала.

— Младший Виноградов просил у меня твоей руки, — вдруг быстро говорит отец и лукаво замирает, ожидая моей реакции.

— Что значит — просил руки? — зависаю я, что мне совершенно не свойственно. — Что за бред… Это такая шутка?

— Не думаю! — смеется отец. — Вот такой домострой карикатурный. Приехал, напросился на встречу и просил меня посодействовать.

— Прикольно, — сказала бы Сашка.

— Какая прелесть! — пропела бы Варька.

— А ты? — спросила я, Лерка Князева.

— Я обещал, — уже в голос смеется отец. — Шучу-шучу. Я ответил, что тебя вряд ли заинтересует это предложение.

— Папа! — смеюсь и я. — Ему двадцать пять!

— Возраст тут не главное, — вдруг проникновенно отвечает господин Вяземский. — Знаешь, после прихода Андрея мне звонил Николай. Он, по его словам, не против этого союза.

— Мы экранизируем пьесы Островского? — не верю я в то, что сейчас слышу. — Что же ты решил дать мне в качестве приданого? Золото Колчака? — уныло спрашиваю я, пытаясь шутить.

— Чуть-чуть больше, — серьезно отвечает отец. — На пару монет.

— Ну… — разочарованно тяну я. — Так на мне каждый второй решит жениться.

— А разве без моего приданого не так же дела обстоят? — участливо интересуется отец.

— Переживаешь, что, несмотря на фасад, в девках останусь? — грублю я.