— Как же так? — загорячился изумленный Федор.

— На то есть причина. Лиза не хочет суда, не хочет снова страдать. И мой тебе совет, Федор: терпение и благоразумие. Всему свое время. Я обещаю, что при удобном случае поговорю с ней о тебе.

— Я боюсь, Дмитрий, — признался он. — Мы считаем, что Карелин сдался, но, по-моему, это не так.

— Возможно, он всегда делает то, что от него не ждешь. Иногда мне кажется, что он никогда не перестанет любить Лизу, и его раскаяние было искренним.

— Могу я попросить тебя об одном одолжении? Не говори об этом Лизе.

— Нет, Федор, я ничего ей не скажу. Я больше никогда не стану давить на нее… Сейчас я хочу только одного: если бог не дал ей счастья, так пусть даст спокойствие…

— Мир Вашему дому, князь.

— Входите, батюшка, входите, — пригласил священника Карелин.

— Мне сказали, что Вы хотели видеть меня… Хорошо съездили?

Александр горько улыбнулся в ответ, сидя в огромной обеденной зале господского дома, где всего лишь год назад собрались все слуги, чтобы отпраздновать ненавистный брак, наконец-то расторгнутый царским указом. Вот и теперь, созванные барином, они кучками толпились в той же самой зале: пожившие на свете кряжистые длиннобородые мужики с обветренными лицами; состарившиеся раньше времени от тяжелой работы в поле бабы; молодые парни, пристально, с недоверием смотревшие на барина, и девки в пестрых платках. Подходили все новые сельчане, и те, кому не хватило места в зале, стояли в прихожей. Все были удивлены и даже испуганы. На столе лежали гусиные перья и бумага. Владимир, пожилой дворецкий, собирался на время стать писарем. Здесь же находился и исправник.

— Садитесь, батюшка, дело долгое, а в ногах правды нет, — предложил Александр. — Я не хочу терять время. Мне о многих нужно позаботиться здесь перед тем, как ехать в Николаевку.

— Позаботиться? — удивленно переспросил старый священник.

— Каждому человеку нужно оформить бумагу, в которой будет указано его имя и его положение. Вся Ваша паства, батюшка, похожа на отару, да только каждая овечка божия отлична от других.

— Я не понимаю Вас, князь…

— А Вы, Лев Ильич, понимаете меня, правда? — спросил Александр.

— Мне кажется, догадываюсь, но, должен признаться, я удивлен и смущен.

— Всем крестьянам я даю полную свободу! — громко возвестил князь, чтобы его услышали даже те, кто стоял в прихожей.

Среди сельчан поднялся тихий ропот, и тут же стих.

— Все крестьяне, отныне и впредь свободны от повинности и оброка, — продолжал Карелин, — кроме домашней прислуги, поскольку они и так освобождены. Вы все будете свободны.