Меня уже не терзала вина, по всему телу растеклась какая-то скорее приятная тяжесть. Не знаю, появилась ли она после исповеди или выпитого вина, но я стремилась лишь к одному: как можно скорее лечь в кровать.

Склонившись, я коснулась тела Джейми. Он был теплый, но температура явно была нормальная. Я бережно пригладила свалявшиеся рыжие кудри. Угол рта чуть заметно дернулся. Не больше чем на миг, но дернулся без всякого сомнения. Я это точно знала.

В зимнем пасмурном небе серые облака слились с серым туманом, севшим на холмы, даже выпавший в последние дни снег казался серым – аббатство будто укутало большое и грязное серое покрывало. Угнетающая зимняя тишина охватила и обитателей монастыря. Из часовни неслись глухие песнопения, мощные стены поглощали любые звуки.

Джейми проспал около двух суток; время от времени его будили, чтобы напоить супом и вином. После того как он пришел в себя, он стал выздоравливать совершенно так же, как все молодые люди, внезапно для себя временно потерявшие силы и возможность передвижения – то есть те способности, которые они по незнанию считали неотъемлемыми. То есть примерно сутки он был смиренным как агнец, а затем стал раздраженным, злобным, нервным, вспыльчивым, занудным и капризным существом с отвратительными манерами.

Рубцы на плечах болели. Шрамы на ногах чесались. Постоянно лежать на животе было невыносимо. В комнате было ужасно жарко. От дыма жаровни болели глаза, поэтому он не мог читать. Ему надоел суп, надоели поссет[35] и молоко. Он требовал мяса.

Все эти признаки выздоровления я отлично знала и радовалась им, но мне все же стоило запастись терпением. Я растворила окно, сменила простыни, наложила на спину компресс из мази календулы и растерла ноги Джейми соком алоэ. Потом кликнула прислужника и попросила его принести супа.

– Я больше не буду есть эту отраву! Я хочу настоящей еды! – воскликнул больной и с такой страстью оттолкнул от себя поднос, что суп вылился на салфетку, которой была накрыта миска.

Я сложила руки и оглядела его. Джейми вытаращил глаза от злости… Боже мой, худ как палка, лицо – череп, обтянутый кожей. Он довольно уверенно шел на поправку, но раздраженный желудок требовал продолжения довольно длительного лечения. Джейми не всегда мог удержать в себе даже суп и молоко.

– Настоящую еду, как ты ее называешь, тебе дадут не прежде, чем я это разрешу, – заявила я.

– Мне дадут ее немедленно! Ты что, думаешь, что можешь решать, чем меня кормить?!

– Да, черт возьми, именно так я и думаю! Не надо забывать, что я врач!

Он свесил ноги с кровати, очевидно, собравшись подняться и куда-то идти. Упершись рукой в грудь, я уложила его на постель.