При ближайшем рассмотрении можно было разглядеть, что стены выкрашены светло-серой краской прямо поверх обоев с рисунком, кое-где еле проступающим тонким рельефом. Белая мебель, белоснежные шторы и постельное бельё, светло-молочный пушистый ковёр у кровати — всё это создавало ощущение чистоты, но чистота эта казалась безжизненной и холодной.

Меня он опустил на кровать. Не опустил даже, а просто повалил, после чего уже слегка задравшаяся вверх футболка окончательно собралась комком на талии, и как бы я ни пыталась судорожно одёрнуть её, краснея пуще прежнего, чёрное кружево трусиков всё равно игриво выглядывало из-под белоснежного хлопка.

Воздух постепенно сгущался, пропитывался моим смущением и напряжённым оцепенением, в которое впал Иванов, упрямо не отводящий от меня глаз. Даже прикосновения не смогли бы опалить мою кожу огнём так, как это делал один лишь его взгляд: тяжёлый и пристальный, затянутый мутной дымкой разгорающегося пожара, он словно облизывал каждый миллиметр моего тела. Меня бросало то в жар, то в холод; на лбу выступила испарина, а пальцы заледенели и не слушались, не могли подцепить край пододеяльника, чтобы укрыться под ним и не провоцировать ни одного из нас.

Его — своим внезапно устроенным неумелым стриптизом, а себя — попыткой разглядеть все оттенки эмоций, проявляющихся у него на лице и выглядевших слишком соблазнительно. Настолько, что хотелось сделать ещё какую-нибудь опасную глупость с непоправимыми последствиями, лишь бы нащупать предел его терпения.

— У тебя здесь столько места, что можно играть в футбол, — попытка разрядить обстановку провалилась, и на место прежнего сладковато-пряного молчания, вызывавшего трепетную дрожь, пришло чувство обоюдной неловкости, от противной кислинки которого хотелось поморщиться.

— Раньше мы делили эту комнату с Артёмом. Маме казалось, что раз мы так много общаемся, то поселить нас вместе будет отличной идеей. А год назад мы сильно поссорились, после чего я попросил его съехать, — его голос потерял привычные краски, вмиг стал глухим и тихим, словно доносился из-за стены. Максим присел рядом со мной, сделал глубокий вдох и прикрыл глаза, больше ничего не говоря.

Я растерянно смотрела на то, как он ссутулился на краю собственной кровати. На сильно выступающий на шее кадык, быстро дёргавшийся каждый раз, когда он нервно сглатывал слюну; длинные пальцы, беспомощно комкавшие белоснежную ткань пододеяльника, в моём воображении настолько похожую на ткань надетой на мне футболки. Любовалась тем, как от напряжения мышцы на его руках стали проступать более отчётливо, плавно изгибались под кожей.