Дыхание сбилось в тот же миг, как подушечки моих пальцев нерешительно коснулись его плеча. Медленно провели вниз, остановились на середине предплечья и накрыли две маленькие родинки-близняшки, единственные выделявшиеся на безупречно ровной, светлой коже. И мне хотелось не просто трогать их, неумело поглаживать восхитительно твёрдые руки, ласкать взглядом тело, своей красотой вызывающее искренний восторг. Хотелось целовать его долго и много, а ещё знать, что всё это — только моё и ничьё больше.

Мы встретились взглядами, и я вздрогнула от неожиданности, испуганно обхватила его руку ладонью и, быстро облизав пересохшие губы, уже приоткрыла рот, собираясь сказать ему что-нибудь. Но не смогла.

Просто не нашла слов, которые смогли бы передать хоть малую часть той нежности, что я испытывала по отношению к нему.

Наверное, это было неправильно, опрометчиво, наивно: так поддаваться собственным эмоциям по отношению к человеку, о котором я знала просто непозволительно мало. То, что он откровенно рассказывал мне о себе, о своём прошлом, должно было отпугнуть и оттолкнуть меня, а вместо этого, напротив, необъяснимо влекло к нему ещё сильнее. Как смертельно опасное пламя манит к себе мотылька, готового смело лететь навстречу губительной красоте.

И пока я тонула в розовой и мягкой сахарной вате собственных романтичных грёз, Иванов поднялся и резко дёрнул за край пододеяльника, с лёгкостью выдернув его из-под моего расслабленного, мысленно обмякшего в страстных мужских объятиях тела.

— Ай! Ты чего? — обиженно протянула я, собираясь добавить ещё несколько не самых дружелюбных фраз, полностью выразивших бы возмущение его поступком. Но осеклась, когда он наклонился ко мне, двумя пальцами осторожно, почти невесомо погладил коленку и быстро поцеловал её.

Выпрямился как ни в чём не бывало и изобразил неубедительно весёлую улыбку, словно и не было между нами ничего. Ни взаимного притяжения, сопротивляться которому становилось невыносимо с каждым новым вдохом, ни этой одновременно невинной и чувственной ласки, выбившей из меня все остатки разума и осторожности.

Оставался только один нюанс, подтверждающий реальность всего недавно произошедшего. Его оказалось не сложно заметить под тонкими домашними штанами, которые были надеты на Максиме.

— Готовлюсь ко сну, — хмыкнул он и ловко закрутил меня в одеяло, не встретив должного сопротивления и принципиально не обращая внимания на мои попытки сказать что-либо сквозь смех.

— И я должна спать вот так? — скептически уточнила я, безрезультатно пытаясь пошевелить руками и ногами, внезапно оказавшимися стянутыми очень плотно и надёжно. А промелькнувшая в голове ехидная мысль о том, что у него, кажется, уже есть опыт в связывании девушек, неприятно кольнула под рёбрами вновь просыпающейся ревностью.