— Завтра из тебя выветрится весь глинтвейн, и ты мне ещё спасибо скажешь, — его самоуверенности можно было только позавидовать. Иванов окинул меня оценивающим взглядом, картинно отряхнул ладони и улыбнулся, явно довольный собственной работой.

— Я не пьяна!

— Конечно же нет.

— Я правда больше не пьяна!

— Даже не сомневаюсь, — издевательски протянул он и щёлкнул по выключателю, погрузив комнату в темноту. Пока я моргала, силясь разглядеть хоть что-нибудь в кромешной тьме, он успел пробраться обратно к кровати и лёг рядом со мной, принеся с собой волнующую смесь запахов, особенно ярко ощущавшихся в тот момент, когда я оказалась фактически лишена зрения и осязания. Тонкий флёр его одеколона, цитрусовой кислинкой наслаивающийся на терпкое винное послевкусие глинтвейна, и ментоловый холодок шампуня на влажных волосах, к которым особенно хотелось прикоснуться.

— Ты снова надо мной издеваешься, Максим.

— Нет. На этот раз я о тебе забочусь, — очень серьёзным тоном прошептал он и придвинулся вплотную ко мне, рукой обхватил объёмный свёрток одеяла примерно на уровне моей талии и, несколько раз чмокнув меня в макушку, с поразительной нежностью добавил: — А теперь давай спать, вредина моя.

***

За ночь одеяло успело развернуться и сбиться в один огромный комок у меня под коленями, поэтому проснулась я уже подмятой под вальяжно раскинувшимся на кровати Максимом. Рукой он обнимал меня за плечи, прижимая вплотную к себе, а ногу по-хозяйски закинул мне на бедро, лишив любой возможности не то что ускользнуть из постели, а даже пошевелиться, при этом не разбудив его.

Поэтому, максимально расслабив чуть затёкшие от не самой удобной позы конечности, я продолжала покорно лежать с ним (или правильнее было бы сказать под ним?) и слушала умиротворённое сопение, размеренным дыханием щекотавшее затылок. Из-за вынужденного заточения в его объятиях я не могла обернуться и посмотреть на него, поэтому фантазия сама охотно дорисовывала растрепавшиеся волосы, ангельски-невинное выражение лица с подрагивающими во сне длиннющими чёрными ресницами и чуть приоткрытыми, красиво очерченными пухлыми губами.

Вопреки предостережению Иванова, воспоминания о вчерашнем вечере совсем не вызывали у меня стыда или смущения. Было немного волнительно думать о том, что происходило между нами, а ещё более волнительно — о том, что могло бы произойти, прояви он меньше сдержанности, а я — больше настойчивости. И это не пугало меня, не вызывало должного отвращения или желания как-то оттянуть столь важный и значимый для каждой девушки момент.