– Нет у меня никакого парня, – усмехнулась Эванс и опустила глаза. – Сублимация собственных страхов на разовой основе, – конкретизировала девушка и немного смутилась. – Стокгольмский синдром, – и перевела на него тяжелый взгляд.

Тучи в грозовом небе сгустились, и дождь намеревался хлынуть в любую из последующих минут. Когда-нибудь он обязательно прольется, но не по душу Лиама. По крайней мере, не в том контексте, в котором бы он хотел. Битву за сердце полоза она выиграла уже давно. Жаль, что первым это понял только Ричард. Но тело и душа так отстаивались подвешенными между тем, что Лиам имел и тем, что ему хотелось иметь. И в прямом и в фигуральном смысле, как ни прискорбно было бы это отметить.

– Прости, – выдал он запоздало лет эдак на шесть, но лучше уж поздно, чем не сказать вовсе.

– Да забей, – отмахнулась та, стокгольмский синдром которой стал частью ее личности, а затем и основополагающей частью отношений с Лиамом.

– Я же серьезно, Ми, – Ларссон опять сплел свои пальцы с ее.

– В том и проблема, – и выдергивать руку из хватки полоза она не стала. Так будет больнее от него избавиться, так больнее для нее все это принять.

Тишину и равномерный монотонный писк в палате прервал стук в дверь, в которую осторожно просунулась голова следующего визитера.

– Привет, к вам можно? – спросил Фрей, выглядывая из-за спины Эванс, и на цыпочках прошел внутрь.

– Конечно, мистер Лориан, – Эванс натянула на себя милую приветственную улыбку и жестом подозвала его к койке.

– Я на минуту, только поздороваться с вами, – Лориан крался нашкодившим котом, которого грозили вышвырнуть за шкирку.

По мере приближения Лориана к койке писк кардиографа начинал нарастать, а хватка Лиама на пальцах Мии усилилась и уже грозила оставить на ее руке синяки, но Эванс все еще не отпускала его руку.

– Как у тебя дела? – Рей улыбался бескровными губами и говорил извиняющимся голосом.

Он встал за спиной Эванс и выглядывал из-за ее плеча, пронзая взглядом темно-синих глаз, под которыми залегли глубокие тени, а по бокам выступили первые признаки мимических морщин. Рановато для человека возрастом в четверть века, но бессонница, как известно, пленных не берет. Лиам не мог ничего ответить из-за громкого и участившегося писка кардиографа, на котором кривая гуляла, как попало, и куда хотела. От ровных зубцов систолы не осталось и следа, зато следы точно останутся на руке Эванс.

– Хорошо, спасибо, – наконец-то вздохнул Ларссон, очнувшись от головокружения из-за заходившегося сердца.

– Фаршированный крот, – тихо сказала Эванс, глядя на кардиограмму, и перевела взгляд на Лиама. – Мне пора, счастливо, – попрощалась она.