Ему сама идея ее существования не нравилась изначально. Поводов было много, причин еще больше. Эванс же опять клала яйца в одну корзину, причем почему-то яйца Адама.

– Вообще-то это кот Лиама, – конкретизировала Миа, что шкура Гектора, как и воля Лиама, никому из них не принадлежит, пусть и делят они ее уже лет пять с завидным постоянством. – И не думаю, что вы вообще вправе просить его о чем-то подобном, мистер Ларссон, – вернув себе привычный холодный тон, что резал без ножа, огрызнулась она. Говорила Эванс, конечно же, не о коте, да и Адам имел его в виду не больше чем сама Эванс.

– Ага, спорим, я и пса отожму, – ухмыльнулся Адам. – И просить кого-то не по моей части, доктор Эванс, – рана за рану, укол за укол. Для человечности им обоим отведены лишь минуты, и все они на сегодняшний момент уже истекли.

– Вы жуткий собственник, мистер Ларссон, – устало вздохнула Миа. После выпадов Лиама на нее невольно напала меланхолия, а весь запал ушел на отговаривание друга от спектакля под названием «Долго и счастливо».

– Есть такое, – подтвердил Ларссон, ведь не только ей притворство уже претило.

– Как Беатрис Вас терпит? – как бы не изгалялся Адам, она всегда могла уколоть больнее. Всеми сотнями антимонитовых игл в холодном и безразличном взгляде, проникавшим под кожу и отравлявшим разум.

– Понятия не имею, – запнулся он, но от правды не убежишь, особенно, если и бежать-то не хочется, – где сейчас она, – неожиданно осознал он, что сам не понимал, куда ведет его кривая.

– Рада была повидаться, мистер Ларссон, – бросила она ему, как едва знакомому человеку. Будто и не было тех минут, когда она звала его иначе, другим именем, его именем. – Ник, мне пора, – с сожалением попрощалась она только с ним и обняла сына крепче, а мальчик чуть не расплакался прямо у нее на глазах. Нижняя губа задрожала, а глаза ребенка быстро покраснели.

Долгое прощание – лишние слезы. Адам, привыкший быстро разруливать такие ситуации, забрал его к себе на руки, отвлекая, но взгляда от Эванс не отвел.

– Эванс, – тихонько окликнул он ее. – Ты же понимаешь, что я этого так не оставлю? – он словно заранее извинялся за все что будет сказано, и все что будет сделано. Подготовил почву, на которую приземлится после падения. Осмотрел свысока базальтовые скалы, намереваясь прыгнуть.

Эванс ничего не ответила, да и что тут можно было сказать. Годы идут, а грабли все те же. Люди учатся на своих ошибках. Лучшие из них – на чужих. Адам же в силу своего высокомерия видел только чужие, не замечал свои, и был уверен, что идет верной, пусть и кривой дорогой.