На улице ему в лицо ударил порыв холодного ветра, за шиворот потекли капли дождя, по спине пробежала дрожь. Хэрриет прошла рядом с ним через широкую двустворчатую дверь в защитном кольце подруг, остановилась и вздернула подбородок, оглядывая площадь, словно собиралась с духом. Сквозь леденящий ужас Люциан ощутил укол вины. Их союз начался и окончился скандальными заголовками в газетах, в то время как она наивно мечтала об идеальном браке, навеянном любовными романами…
Он прочистил горло.
– Скоро уезжаешь?
Хэрриет повернулась к нему, и у Люциана перехватило дыхание. В мягких белых мехах она напоминала ледяную принцессу.
– Да, завтра.
Она не захотела сообщать, куда именно едет. Да это было и неважно. Хотя Люциан мог бы протянуть руку и коснуться ее милого личика, между ними уже пролегло непреодолимое расстояние. Удивительно, как двое сливаются воедино, буквально дышат друг другом и потом снова становятся чужими…
–
Глаза ее заблестели. Неужели от разочарования? Хэрриет справилась с собой и изящно кивнула.
– Пойдем, дорогая. – Леди Люсинда взяла ее за локоток и повела.
У Люциана защемило в груди, словно его сердце все еще было привязано к ее.
– Хэрриет.
Она обернулась.
– Да?
Он снял цилиндр.
– Прости меня.
Она сделала знак подругам обождать. Теперь на Люциана уставились четыре пары глаз, но он видел лишь ее – он смотрел так, словно пытался проникнуть ей в душу.
– Прости меня, – повторил он. – Жаль, что не сказал этого раньше. Полагаю, мне не хотелось признавать свою вину – я боялся тебя потерять.
За плечом Хэрриет леди Люсинда издала сердитый рык.
– Прости, – повторил он, – прости, что удерживал тебя, хотя понятия не имел, как о тебе заботиться. Честно говоря, любовь застала меня врасплох. Это чувство меня пугает, оно жестоко и неотвратимо. Оно требует, чтобы под него приспосабливались вопреки здравому смыслу, вопреки всему, что было прежде… У меня слишком мало опыта в таких делах. Я думал, что смогу остаться прежним и в то же время начать все заново с тобой, но ошибся. Ты поступила правильно, попросив отпустить Ратленда, только я жил в гневе слишком много лет и сам не заметил, как гнев стал частью меня – как сердце, как любой другой жизненно важный орган или ноги, на которых я стою. Я просто физически не мог его отпустить…