– В шесть пройдем все сначала. Не останавливайтесь, даже если сделаете ошибку. Мне нужно все захронометрировать. Потом я скажу вам про все ошибки, изменения и врезки, и у вас останется время поправить грим и передохнуть перед эфиром.

Для Нили последняя генеральная репетиция была сплошным кошмаром. Красный глазок над камерой то появлялся, то исчезал неизвестно куда, казалось, что слова на «идиотичках» расплываются в горячих лучах юпитеров. Она начинала песню, глубоко ее переживая, брала идеальные ноты… Закрывала глаза – и тут же в панике раскрывала их. Здесь не было чудной голливудской камеры, неотрывно следовавшей за ней, готовой зафиксировать каждое ее движение. Некому было монтировать пленку и соединять лучшие кадры. Ничего – только эти красноглазые чудища, за которыми должна следить она, и эти вечно пропадающие листы со словами. Вот, снова потеряла – не надо было закрывать глаза. Где же слова? Она промурлыкала строчку текста. Он сказал, чтобы не останавливалась… Боже, где карточки? В какую камеру смотреть? В левую – да, там красный огонек. Слава богу, песня кончилась. Господи, а сейчас-то что? Что там на карточке написано? Ах да, вступает Энн c новым изделием. Ой, слава богу! Теперь говорит Энн, и она может дух перевести. Господи, ей же надо бежать за кулисы – оттуда отчаянно машет руками костюмерша. За эти три минуты надо переодеться. Всего три минуты на переодевание – а Энн уже половину текста проговорила…

– Я не могу! – завопила она. – Не могу я так! Не получится у меня живая песня, если думать о меловой черте, о камерах, о переодеваниях! Если я хочу закрыть глаза, я должна закрыть глаза. Я так чувствую. Не могу я! Так не могу!

Кевин был в аппаратной. Он стремглав промчался по проходу и встал рядом c режиссером. Они вместе попробовали ее успокоить.

– Не буду я дальше! Только опозорюсь! – Голос Нили сорвался.

– Нили, вы ж профессионал, – взмолился режиссер. – Как только публика войдет в зал и вам начнут аплодировать, к вам сразу все придет.

– Нет, – рыдала она. – Мне надо было неделю репетировать перед камерами. Я не могу следить за всем сразу и при этом хорошо петь. Не могу стоять на каких-то местах, помеченных мелом, следить за камерами, за карточками. Не могу, и все – только провалюсь c треском!

– Нили. – Энн обняла ее. – Помнишь, в Филадельфии тебе сказали в самый последний момент – а как ты сыграла во «Всех звездах»?

– Тогда мне нечего было терять, – сквозь слезы сказала Нили. – Я была совсем девчонкой, могла не думать о репутации. Теперь я звезда; если буду выглядеть плохо или чего-нибудь напутаю – мне конец.