Йорк медленно двинулся вперед, пытаясь различить среди многочисленных светящихся вдали точек огни Брайрменса. Стилброская пустошь осталась позади, по обеим сторонам дороги теперь тянулись зеленые насаждения. Внизу лежала густонаселенная долина. Путники почти добрались до дома.

Они уже миновали безлюдную, поросшую вереском местность, и мистер Йорк заметил за стеной чью-то шляпу и услышал голос. Однако прозвучавшие в тишине слова были весьма необычны:

– Когда нечестивец погибнет, раздастся вопль. – Как проносится и исчезает вихрь, так и грешник исчезнет с лица земли. Пусть ужас поглотит его словно пучина вод, да разверзнутся перед ним бездны ада! Пусть умрет он в неведении!

Яркая вспышка и громкий треск разорвали тишину ночи. Еще не успев оглянуться, Йорк уже знал, что четверо осужденных в Бирмингеме отомщены.

Глава 31. Дядя и племянница

Глава 31. Дядя и племянница

Итак, все решено. Знал это сэр Филипп Наннели, знала Шерли, узнал, разумеется, и мистер Симпсон. Жребий был брошен в тот вечер, когда обитатели поместья имели честь отужинать с семейством Наннели.

Баронету пришлось действовать решительнее обычного – так уж сложились обстоятельства. Началось все с того, что мисс Килдар за ужином была необычайно задумчива и печальна, и столь непривычный для нее образ затронул чувствительную, поэтическую струнку в душе сэра Филиппа. В голове сам собой начал складываться сонет, а пока строки сплетались, одна из сестер сэра Филиппа убедила даму, похитившую его сердце, сесть за фортепиано и исполнить балладу. Не просто балладу – одну из его собственных, причем самую душевную, трогательную, ту, что не пришлось вымучивать, пожалуй, лучшую из всего многострадального творчества.

Случилось так, что за минуту до этого Шерли взглянула в окно и увидела бурную лунную ночь; ветер гнул старые одинокие деревья: могучие развесистые дубы и горделивые высокие буки. До слуха ее донесся приглушенный шорох леса, а перед глазами промчались облака, затмевая яркую луну. От окна Шерли отвернулась растроганной и взволнованной, если не сказать более – потрясенной и вдохновленной.

И вот, как просили, она запела. Балладу о любви – той самой, вечной, неустрашимой в беде, непоколебимой в горе, незыблемой в нищете. Слова, сами по себе бесхитростные и нежные, были положены на красивый старинный мотив. При простом декларировании, возможно, стихам не хватило бы изысканности, однако в хорошем исполнении песня звучала прелестно. А постаралась Шерли на славу. В самые чувственные строки она вдохнула мягкость, в страстные добавила силы. В тот вечер голос ее был особенно звучен и выразителен. Она впечатлила всех присутствующих, а одного из них совершенным образом очаровала.