– Все это весьма странно, дружище, – заметил Йорк. – Я бы посмеялся над тобой и над твоей глупой утонченностью, но раз уж ночь темна и мы на дороге совсем одни, я лучше расскажу тебе историю из своей жизни – вспомнил, пока слушал тебя. Двадцать пять лет назад я добивался любви одной прекрасной женщины, да только впустую. Она меня не полюбила. Я не сумел подобрать ключ к ее сердцу: для меня она осталась неприступной стеной без окон, без дверей.

– Но ведь вы-то любили ее, Йорк! Вы боготворили Мэри Кейв. Кроме того, вели себя как мужчина, а не как охотник за приданым.

– Да, я действительно ее любил. Тогда она была прекрасна, как луна, которой сегодня не видно. В наше время таких красавиц уж нет. Может, мисс Хелстоун еще чем-то на нее похожа, а больше никто.

– Кто на нее похож?

– Племянница этого чернорясного деспота – тихая изящная Каролина Хелстоун. В церкви я часто надевал очки, чтобы получше разглядеть эту девочку. У нее такие кроткие голубые глаза с длиннющими ресницами! Бывало, сидит в тени, неподвижная и бледная, и нет-нет да и задремлет от жары и духоты к концу проповеди – ну прямо статуя Кановы[120], не отличишь!

– Мэри Кейв тоже была такой?

– Да, только великолепнее. В ней не было ничего грубого, приземленного. Даже удивляло, что у нее нет ни крыльев, ни венца. Величавый кроткий ангел, вот какова была моя Мэри!

– Вы не смогли добиться ее любви?

– Нет, хоть я и старался изо всех сил, даже стоял на коленях, взывая к Небесам о помощи.

– Мэри Кейв была вовсе не такой, какой вы ее представляете, Йорк. Я видел ее портрет в доме Хелстоуна. Она не ангел, а просто красивая женщина с правильными чертами, довольно сдержанная и молчаливая. На мой вкус, она слишком бела и безжизненна. Впрочем, если предположить, что в жизни она выглядела лучше, чем…

– Роберт! Вот сейчас я бы вышиб тебя из седла! Однако сдержусь. Разум подсказывает мне, что ты прав, а я нет. Понятно, что чувство, которое я до сих пор испытываю, лишь остаток заблуждения. Если бы мисс Кейв обладала умом или сердцем, она бы не осталась ко мне равнодушна и не предпочла бы этого краснорожего тирана.

– Представьте, Йорк, что она образованная женщина (хотя в те дни не принято было давать женщинам образование); вообразите, что у нее самобытный, глубокий ум, тяга к знаниям, которую она с бесхитростным восторгом утоляет в беседах с вами, когда вы сидите с ней рядом, ее богатая речь, полная живости, изящества, оригинальных образов и неподдельного интереса, льется легко и свободно. Когда вы намеренно или случайно оказываетесь с ней рядом, на вас в то же мгновение нисходят спокойствие и благодать. Одного взгляда на ее кроткое лицо, одной мысли о ней достаточно, чтобы вы забыли о тревогах и заботах, ощутили тепло, и низменная губительная расчетливость сменилась в вашей душе нежной привязанностью, любовью к семейному очагу, бескорыстным желанием беречь ее и лелеять. Представьте, что всякий раз, когда вам выпадает счастье держать хрупкую ручку Мэри в своей ладони, она трепещет, словно теплая, вынутая из гнезда птичка. Она пытается стать незаметной, когда вы входите в комнату, но если вы ее уже заметили, встречает вас самой приветливой улыбкой, какая только может озарить прекрасное невинное лицо, и отводит глаза лишь потому, что их искренний взгляд может ее выдать. В общем, вообразите, что ваша Мэри не холодна, а робка, не безучастна, а впечатлительна, не пуста, а невинна, не жеманна, а чиста; вообразите все это и ответьте: отказались бы вы от нее ради приданого другой женщины?