От стресса и переизбытка чувств она наедается на целый день вперед.

Кого она обманывает?

Запихивает в себя еду по старой памяти. Когда отец сутками мог держать ее взаперти, потом Кира всегда старалась насытиться наперед.

Дом — охрененной роскоши, и плевать на это. Смешно, лакшери коттедж — место для отсидки во время криминального Армагеддона.

Она сидит в промозглой комнате пару часов, так и не убирая осколки. Потом находит у Пети черную толстовку, в которой можно утонуть. Пойдет спать к брату ночью.

Семнадцать сообщений от Тимура листает, как бесплатную вокзальную газету. Не должно было быть бла бла бла криворукий Кирилл бла бла бла не гони горячку бла бла бла Главный уже звонил и всем пиздец бла бла бла Кира, не делай резких движений бла бла бла.

Сумерки подступают незаметно. В восемь часов Карелин не укладывается, но как-то все равно. Метель, лед, трассы. Она спускается в одну из гостиных, поменьше, уж очень смахивающую на кабинет.

Решает ждать мерзавца там. Даже все равно, насколько очевидно и публично это ее ожидание. Как послушная болонка хозяина встречает.

Тимур, оценив ее настроение взглядом, быстро ретируется.

Кира врубает плазму от скуки.

В гостиной-кабинете есть отдельная уборная, и она нехотя рассматривает отражение в зеркале. Одно радует — бледность ей к лицу.

За полчаса до полуночи он входит в комнату поспешно, но потом шагает вышколенно прямо и медленно. Стараясь скрыть, как волочится левая нога.

Останавливается у письменного стола — как раз прямо напротив дивана — и все еще не смотрит на Киру.

Она пытается заставить себя пошевелиться. Хоть шелохнуться. Может, дернуть плечом. Или сесть прямо, сдвинуться к краю дивана. Но Кира не может. Движение легких — это сейчас вот олимпийское золото.

Не понимает, как ей удается смотреть на него… и все нормально, планета не сошла с оси, полюса не перевернулись, галактика не свернулась квантовой пустышкой.

— Зачем я здесь? — выталкивает из себя Кира слово за словом.

Целых три. Вау. Вот бы не расплакаться, как глупый ребенок.

Карелин поднимает на нее взгляд. Выдыхают оба одномоментно, не в силах скрыть мощь бесконтрольного отклика.

Темная ткань его толстовки задевает уродливую статуэтку, потому что рука сжимает край стола сильнее.

— Привет, — произносит он скованно.