Гранит сопротивлялся, но с каждым днем они заходили в темноту все дальше. «Только человеку с манией величия могло прийти в голову выдолбить пещеру столь гигантских размеров», – думал Антонио. Она представляла собой не что иное, как рукотворный подземный собор. Иногда совсем еще ранним утром там ощущалось присутствие какой-то безгласной тайны. Пока буры с молотами молчали, Антонио пытался заставить себя вообразить, будто он направляется в какое-нибудь тихое мирное место, что-то вроде церкви, но вскоре его снова охватывал ужас от нахождения в замкнутом пространстве, а перед глазами вставала картинка: он идет к самому центру земли, откуда, скорее всего, уже никогда не вернется.

Он твердил себе, что скоро выйдет наружу, но в отсутствие света и без часов на запястье не представлялось возможным понять, когда это произойдет. Рано или поздно он повторял свой утренний путь в обратном порядке, но каждый день все равно казался ему вечностью.

Недели превратились в месяцы. Строительство продвигалось медленно. Со стороны могло показаться, что горный склон они лишь едва-едва поскоблили. Рабочие понемногу узнавали подробности этого великого замысла. Претворить его в жизнь полагалось за один год.

– Да нас скорее Франко на Рождество по домам отправит, – заметил Антонио. – Мы тут уже один год проторчали, так? А скала какой была, такой и осталась!

Он был прав. На то, чтобы завершить строительство «Долины павших», понадобится еще двадцать лет и еще двадцать тысяч человек.

Каждую неделю умирали десятки рабочих: они гибли во время взрывов, под обвалами или от ударов электрическим током. Многих из тех, кто рубил скалу, подстерегал страшный недуг. Когда они бурили и разбивали кирками породу, воздух наполнялся пылью, и хоть они и прижимали к лицам губки, микроскопические частицы кварца все равно проникали внутрь и оседали в легких.

Такой труд изматывал, и рабочие в группах постоянно менялись. Дружеские отношения завязывались нечасто. Изредка кого-то отпускали на свободу, но остальным везло меньше. Профессора забрали всего лишь через несколько недель после их приезда в Куэльгамурос. Судя по всему, он обвинялся в совершении большого количества преступлений, пусть и надуманных, против государства, самым страшным из которых было то, что он представитель интеллигенции, да к тому же еврей. Даже когда за ним явились на рассвете в их барак, он улыбнулся Антонио:

– Не стоит расстраиваться! По крайней мере, я не попаду в Маутхаузен.

Профессор Диас провел год в оккупированной немцами Франции. Многих его собратьев-евреев сгоняли и отправляли в этот печально известный концентрационный лагерь. Диасом Антонио восхищался неимоверно. Профессор был единственным в этом богом забытом месте, кого он мог назвать своим другом. Пусть сам Диас известие о своей скорой казни воспринял стойко, Антонио оно привело в ужас.