Ретт помог Скарлетт подняться в коляску и сам устроился рядом, при этом мускулы его крупного тела рельефно прорисовались под хорошо скроенным костюмом. И, как всегда, ощущение его громадной физической силы поразило ее подобно удару. Она зачарованно наблюдала за игрой его мощных плеч – это тревожило ее, немного даже пугало. Тело его казалось своевольным и могучим – столь же своевольным и могучим, как его острый ум. Этакая спокойная, ленивая грация пантеры, растянувшейся на солнышке… Пантеры, в любой момент готовой к прыжку.

– Ах вы, маленькая плутовка, – заговорил он, трогая лошадь. – Всю ночь танцевать с солдатами, дарить им розы и ленты, уверять, что готовы умереть за наше Дело, а как пришлось перебинтовать несколько ран да отловить несколько вшей, вы поспешно снимаетесь с якоря!

– Пожалуйста, не могли бы вы поговорить о чем-нибудь другом и ехать быстрее? То-то мне будет удача, если дедушка Мерривезер выйдет сейчас из своей лавки, увидит меня и расскажет потом старушке, ой, я имею в виду – миссис Мерривезер.

Он подстегнул кобылу, и она живо зарысила через площадь Пяти Углов, за железную дорогу, разделявшую город надвое. Поезд уже прибыл, раненых быстро перекладывали на носилки, потом в санитарные кареты или в специально приспособленные крытые повозки. Глядя на всю эту суету, Скарлетт не испытала ни малейшего укола совести, только необъятное чувство освобождения – побег ее удался!

– Я устала, меня тошнит от этого госпиталя, – говорила она, поправляя помятые юбки и завязывая потуже ленты шляпки. – И каждый день все везут и везут раненых. Это вина генерала Джонстона. Если бы он просто стоял на пути у янки, там, у Долтона, они бы…

– Так ведь он и стоял там, неразумное вы дитя. А если бы он еще и держался за свои тамошние позиции, Шерман обошел бы его с флангов, взял в клещи и раздавил. И железную дорогу мы бы потеряли, а именно за железную дорогу Джонстон и сражается.

– Ну и что, – сказала Скарлетт; военная стратегия была для нее тайной за семью печатями. – Все равно это его вина. Он обязан был что-то с этим сделать. По-моему, его следует снять. Почему он начал отступать вместо того, чтобы стоять и сражаться?

– Вы в точности как все остальные, кто кричит: «Голову ему долой!» – только потому, что он не может совершить невозможного. В Долтоне он был Христос Спаситель, а на горе Дозорной стал Иудой Предателем, и всего-то за шесть недель. А если ему удастся отогнать янки миль на двадцать, он опять станет Спасителем. Детка, у Шермана вдвое больше людей, чем у Джонстона, и он может себе позволить потерю двух солдат на каждого из наших доблестных парней. А Джонстон не может поступиться ни единым человеком. Пополнение нужно ему позарез, а что он получит? «Голубчиков Джо Брауна». Хорошенькая помощь!