У Ресаки Джонстон сражался отчаянно и отбил атаку янки, но Шерман, предприняв точно такой же фланговый маневр, растянул свою обширную армию в новое полукольцо, перешел Останула-Ривер и опять создал угрозу железной дороге в тылу у конфедератов. И снова «серым» пришлось спешно покидать свои окопы, совсем еще свежие, чтобы защитить магистраль. После бессонной ночи, измотанные походом и боями, они совершили быстрый шестимильный переход вниз к долине и окопались у маленького городка Колхуна. Подтянулись отряды янки, произошла яростная схватка, и янки были разбиты. Конфедераты без сил легли на свое оружие, молясь только о передышке, об отдыхе. Но передохнуть им не давали. Шерман наступал, безостановочно, беспощадно, шаг за шагом, продвигаясь по широкой дуге, обходя их своими войсками, вынуждая отступать ради сохранения железной дороги у себя за спиной.

Конфедераты спали на ходу, клевали носом на марше, до того усталые, что думать уже ни о чем не могли. А когда все-таки задумывались, то полагались на Старого Джо. Они знали, что отступают, но ведь их не побили. Просто у них не хватило бы людей одновременно удерживать свои укрепленные позиции и обороняться от фланговых передвижений Шермана. Они могли одолеть янки в открытом бою, так и бывало каждый раз, когда янки им противостояли. Чем оно кончится, это отступление, они не знали, но Старый-то Джо знает, что делает, вот и ладно, а больше им понимать и не требуется. Отход он проводит самым мастерским образом, у янки потери неисчислимые, а сами они людей почти не теряют, и все до единого фургоны при них, оставили только четыре орудия. И железную дорогу не отдали. Шерман и пальцем до нее не дотянулся, и это при всех его лобовых атаках, конных наскоках и фланговых маневрах. Железная дорога! Она остается у них, тонкая стальная нитка, бегущая вдоль солнечной долины до самой Атланты. Люди проваливаются в сон и, смежая веки, видят отсветы звезд на рельсах. Люди падают замертво, и последнее, что видят их затуманенные глаза, – тоже рельсы, ослепительно сияющие под безжалостным солнцем, дрожащие в знойном мареве.

Войска откатывались по долине, а впереди них катилась армия беженцев. Плантаторы и «белая шантрапа», богатые и бедные, негры и белые, женщины и дети, старики, умирающие, раненые, калеки, беременные на сносях – все стремились в Атланту. Дорога была запружена конными и пешими, колясками, телегами и фургонами, возы ломились под грудами сундуков, узлов и всякого домашнего скарба. Волна беженцев шла на пять миль впереди отступающей армии, задерживаясь в Ресаке, Кингстоне и Колхуне и всякий раз надеясь услышать, что янки получили отпор, что врага погнали обратно и теперь можно возвращаться домой. Но эта залитая солнцем дорога вела только в одну сторону – назад пути не было. Серые отряды шли мимо опустевших особняков, покинутых ферм и одиноких хижин с распахнутыми настежь дверями. Кое-где оставались под родным кровом одинокие женщины и кучка рабов при них. Они выходили на дорогу помахать солдатам, дать им свежей воды напиться, перебинтовать раненых, похоронить в своей земле умерших. Но по большей части долина выглядела местом безлюдным и заброшенным, и никому не было дела до урожая, пересыхающего на неухоженных полях.