– По моим предположениям, вы себя мните подходящей кандидатурой? – спросила она с сарказмом. Держать в узде свой нрав представляло для нее изрядную сложность.

– О да – если я уж беру на себя сей труд, – сказал он безмятежно. – Говорят, я целуюсь очень хорошо.

– О… – начала она, не находя слов от возмущения: так пренебречь ее прелестями! – Да вы…

Но взгляд ее внезапно заметался от смущения. Он улыбался, в темных бездонных глубинах его глаз вспыхнули на краткий миг мерцающие огоньки.

– Вы удивлены, конечно, отчего это я больше не домогался ваших поцелуев. Клюнул в щечку в тот день, когда привез шляпку, и все…

– Мне никогда и в голову…

– Значит, вы не настоящая светская девушка, Скарлетт, и мне жаль это слышать. Все светские девушки из хороших семей удивляются, как это мужчины не делают попыток их поцеловать. Они знают, что ожидать этого ни в коем случае не следует, знают, что должны разыграть оскорбленную невинность, если кто-то все же попытается, и в то же время хотят и ждут, что мужчины будут стараться… Что ж, моя дорогая, соберитесь с духом. В один прекрасный день я вас поцелую, и вам это понравится. Но не сейчас, так что умоляю вас, не будьте столь нетерпеливы.

Она видела, что он ее дразнит, и, как всегда, обычное его подтрунивание приводило ее в бешенство. В том, что он говорил, всегда бывало чересчур много правды. Ну, все, теперь с ним покончено. Если когда-нибудь, хоть когда-нибудь он поведет себя настолько невоспитанно, чтобы предпринять вольность по отношению к ней, она ему покажет.

– Будьте добры, капитан Батлер, поверните лошадь обратно. Я хотела бы возвратиться в госпиталь.

– Вы и правда этого хотите, мой милосердный ангел? Значит ли это, что вши и нытье для вас предпочтительнее беседы со мной? Что ж, не в моей власти удержать эти расторопные ручки от трудов во имя Нашего Славного Дела.

Он развернулся, и они покатили обратно по направлению к Пяти Углам.

– А что до того, почему я не делал дальнейших попыток, – продолжал он невозмутимо, как если бы она не дала ему ясно понять, что разговор окончен, – то я жду, когда вы чуточку повзрослеете. Видите ли, целовать вас теперь мне особой радости не доставит, а я очень эгоистичен в отношении своих развлечений. Целоваться с детьми – это не для меня. – Он стер усмешку, заметив краем глаза, что грудь ее тяжело вздымается от невысказанной ярости. – А еще, – продолжал он мягко, – я ждал, чтобы изгладился из памяти образ достойного Эшли Уилкса.

При упоминании об Эшли внезапная боль пронзила ее, и жаркие слезы обожгли веки. Изгладился? Эшли никогда не изгладится из памяти, даже если бы он тысячу лет как умер. Она подумала об Эшли: раненный, больной, он лежит где-то в лагере у янки, и нет у него одеяла, чтобы укрыться, и нет никого любящего рядом, чтобы подержать за руку, – и преисполнилась ненависти к человеку, сидящему бок о бок с ней: он-то сыт, одет и почти не скрывает глумления в ленивом своем, тягучем голосе. Она была слишком зла, чтобы разговаривать, и некоторое время они ехали в тишине.