Он вскочил на лошадь и пустил ее рысью – шляпа в руке, серебристая голова мокнет под дождем. А Скарлетт вернулась к Мейбл и миссис Мид, и только тогда до нее дошел истинный смысл его последних слов. Охваченная суеверным ужасом, она перекрестилась и попробовала прочесть молитву. Он говорил о смерти – совсем как Эшли. И вот Эшли… Нельзя говорить о смерти, никогда и никому! Даже упоминать о ней значит искушать судьбу. И всю дорогу, пока они втроем шли обратно в госпиталь, Скарлетт молилась: «Только бы не он, Господи! Не он и не Эшли, Господи!»

Отступление от Долтона до горы Дозорной продолжалось от начала мая до середины июня, но вот июнь проходит, мокрый и жаркий июнь, а Шерману все никак не удается спихнуть конфедератов со скользких грязных круч. У южан вновь проклюнулась надежда. Люди сделались приветливей и о Джонстоне стали говорить добрее. Когда же июньская сырость сменилась июльскими ливнями и конфедераты, отбиваясь отчаянно, вросши в свои окопы на высотах, вцепившись в них ногтями и зубами, по-прежнему не подпускали Шермана, Атлантой овладело буйное веселье.

Надежда ударила в голову, как шампанское. Ура! Ура! Мы держим их! Началась форменная эпидемия вечеринок с танцами. Как только в городе оказывалась группка мужчин с фронта – хоть на один только вечер! – в их честь устраивали обеды, а потом танцы, причем девушки, числом превосходящие мужчин примерно десять к одному, боролись за право потанцевать с ними.

Атланту наводнили приезжие: беженцы, родственники лежащих в госпитале, солдатские жены и матери, стремящиеся оказаться рядом на случай ранения. И вдобавок на город опустились стаи красоток из окрестностей, где если и оставались еще мужчины, то под шестьдесят или больше. Тетя Питти отзывалась об этой категории крайне неодобрительно, так как убеждена была, что они явились в Атланту с одной только целью – подхватить себе муженька, и от такого бесстыдства она постоянно задавалась вопросом: куда катится мир? Скарлетт это нашествие тоже не одобряла. Ей не нравилась острая конкуренция в лице шестнадцатилетних, чьи свеженькие щечки и лучистые улыбки заставляли человека забывать, что на них дважды перелицованные наряды и латаная-перелатаная обувь. У нее-то одежда была и получше, и поновей, чем у большинства, спасибо Ретту, привез он ей материи из последнего плавания. Но как-никак, а девятнадцать ей уже исполнилось, а мужчины имеют обыкновение ухлестывать за молоденькими глупышками.

Вдова с ребенком на руках, а тут эти хорошенькие вертушки – конечно, она окажется в невыгодном положении! Так она думала, хотя, честно говоря, свое вдовство и материнство она сносила в те волнующие дни гораздо легче, чем когда бы то ни было. Разрываясь между обязанностями по госпиталю и вечеринками, она почти и не видела Уэйда, а иногда, закрутившись, и вовсе забывала, что у нее есть ребенок.