Скарлетт оглянулась назад, на Мелани. Она лежала, страдальчески зажмурив глаза от яркого света. Рывком распустив завязки капора, Скарлетт швырнула его Присси:

– На, положи ей на лицо. Защитит глаза от солнца.

Непокрытую голову скоро напекло, солнце немилосердно било прямо в лицо, и она подумала: «Еще и день не кончится, а я буду похожа на цесаркино яйцо – вся в веснушках».

Никогда в жизни она не выходила из дому без шляпки или вуали, а ручки у нее оттого такие нежные, беленькие и в ямочках, что она ни разу не бралась за вожжи без перчаток. Зато теперь она выставила себя на солнце во всей красе: фургон разваливается, кляча еле бредет, и сама она вся грязная, потная, голодная, а что поделаешь? Только и остается плестись черепашьим шагом по опустевшим, заброшенным землям. Как мало времени прошло с тех пор, когда она жила в покое и без забот! Совсем еще недавно и она, и все вокруг считали, что Атланта не может пасть, что на землю Джорджии никогда не ступит враг. Но маленькое облачко, что появилось на северо-западе четыре месяца назад, выросло в мощную грозовую тучу, а потом разразился грохочущий, воющий торнадо, он смел с лица земли весь ее мир, выковырнул ее из прежней уютной жизни и бросил на этой дороге, как на краю света – в самой сердцевине одиночества и запустения.

Цела ли еще «Тара»? Или «Тару» тоже унесло этим опустошающим ветром, промчавшимся над Джорджией?

Она тронула кнутом наболевшую спину лошади, понуждая ее хоть немного ускорить шаткий ход колес; фургон, как пьяный, переваливался с боку на бок по ухабистой разбитой дороге.

В воздухе стояла смерть. Лучи предзакатного солнца высвечивали с детства памятные поля, перелески, кустарники; они были зелены, и тихи, и накрыты необычайным, неземным покоем, отчего сердце Скарлетт наполнилось диким ужасом. Каждый пустой дом, каждая воронка от снаряда, каждая печная труба, неестественно высоко торчащая среди почерневших от огня и дыма руин, пугали ее все сильнее. С прошлой ночи они не встретили ни единого живого существа – ни человека, ни животного. Мертвые – да, были. Мертвые мужчины, мертвые лошади и мулы. Они лежали у дороги, смердящие, покрытые тучами мух. Но живых – никого. Ни далекого мычания коров, ни птичьего щебета, ни даже шелеста ветра в листве. Только усталое «шлеп-шлеп» лошадиных тяжелых ног да слабое попискивание Меллиного дитяти нарушали тишину.

Вся округа лежала словно скованная злым наваждением. Или того хуже, подумала Скарлетт – и холодные мурашки побежали по спине, – как знакомое и любимое лицо матери, прекрасное и обретшее покой после смертных мук. Ей показалось, что лес, когда-то знакомый и дружелюбный, теперь полон призраков. Тысячи людей пали в боях у Джонсборо. Они здесь, в этом лесу, где косые низкие лучи закатного солнца жутковато проглядывают сквозь недвижную листву, они все здесь – друзья и враги, окружили хлипкий фургончик, вперились в нее глазами, слепыми от крови и красной пыли, остекленевшими, страшными глазами.