– А, – только и сказал он.

С минуту они молча стояли друг перед другом, Скарлетт его почти не видела, только слышала тяжелое дыхание – и свое тоже, она ловила ртом воздух, как после быстрого бега.

– Они были правы! Все кругом были правы! Вы не джентльмен.

– Милая моя девочка, – откликнулся он, – вы неадекватны.

Она поняла, что он опять смеется над ней, и это подстрекнуло ее.

– Пошел прочь! И поскорее! И никогда больше не попадайся мне на глаза! Надеюсь, пушечный снаряд угодит прямо в тебя! И разорвет тебя на тысячу кусков! И…

– Дальнейшее не имеет значения. Но главная идея мне ясна, я ей последую. Когда я принесу свою жизнь на алтарь Отечества, надеюсь, вы испытаете все же укор совести.

Она услышала его смешок; он отвернулся и подошел к фургону. Голос у него сразу изменился – он обращался к Мелани и потому был учтив и очень уважителен.

– Миссис Уилкс?

Ему ответил из фургона боязливый голос Присси:

– Господи помилуй, капитан Батлер! У мисс Мелли сделался вроде как обморок, еще вон тама.

– Но она не умерла? Она дышит?

– Да, са-а, она дышит.

– Может быть, для нее так даже лучше. Будучи в сознании, едва ли она сумела бы пережить такую боль. Заботься о ней хорошенько, Присси. Это вот тебе, чтоб держала нос выше. И не старайся казаться глупее, чем ты есть.

– Хорошо, са-а. Спасибо, са-а.

– До свиданья, Скарлетт!

Она поняла, что он обернулся к ней и ждет, но промолчала. Ее душила ненависть. Дорожный щебень захрустел под его сапогами. Перед ней замаячил расплывчатый плечистый силуэт, казавшийся во тьме еще крупнее. Потом он пропал, растаял в ночи. Какое-то время еще слышался звук шагов, потом и он замер вдали.

Она медленно, на негнущихся ногах побрела к фургону.

Почему он ушел, зачем ему эта тьма, эта война, это Дело, уже проигранное? Зачем ему этот безумный мир? Почему он ушел – Ретт, который любил наслаждения, женщин, вино, хорошую кухню, ценил удобства, мягкую постель, тонкое белье и отличную кожу? Ретт, ненавидевший Юг и глумившийся над тупицами, которые за него сражались? И вот теперь он сам ступил своими надраенными сапогами на этот горький путь, где голод без устали будет гнаться за тобой большими шагами, где смертельная усталость, болезни и раны, а сердце ноет, как волк на луну. А в конце этого пути – гибель. Ему незачем было уходить. Он жил богато, спокойно, с комфортом. Но он ушел, оставив ее одну в черной слепой ночи, а между нею и домом – армия янки.

Теперь-то она вспомнила все бранные слова, которыми хотела обозвать его, но слишком поздно. Она прислонилась головой к поникшей шее лошади и заплакала.