Все в «Мимозе» были ей рады, хотели принять получше и настаивали, чтобы кукурузу она взяла у них даром, а не покупала. Когда она положила на стол зеленый доллар, фонтейновский буйный нрав взыграл мгновенно, и они наотрез отказались принять оплату. Скарлетт кукурузу взяла, а доллар потихоньку сунула в руку Салли. По сравнению с тем, какой она была восемь месяцев назад, когда Скарлетт впервые приехала к ним из «Тары», Салли казалась другим человеком. Она и тогда была бледна и грустна, но в ней чувствовалась плавучесть, крепкая жизненная сила. Теперь этой плавучести не стало, как будто капитуляция отняла у нее последние надежды.

– Скарлетт, – прошептала она, сжав бумажку, – что толку было во всем этом? Зачем мы вообще сражались? О, мой бедный Джо! И бедный мой малыш!

– Я не знаю, зачем мы сражались, и знать не хочу, – сказала Скарлетт. – Меня это не интересует. И никогда не интересовало. Война – это мужское дело, а не женское. А сейчас меня интересует только одно – хороший урожай хлопка. Возьми-ка ты этот доллар и купи одежду малышу Джо. Видит бог, ему это нужно. Я не собираюсь вас грабить, это все Алекс и Тони со своей галантностью.

Молодые люди проводили ее к фургону, помогли забраться на сиденье, учтивые даже в лохмотьях, веселые и беспутные Фонтейны – им все нипочем! Но с глазами они не могли справиться – в глазах отражалась вся картина разорения. Скарлетт поежилась, трогаясь в путь. Она так устала от бедности и ущербности! Вот была бы радость увидеть семью, где люди богаты, спокойны и не переживают за следующую трапезу!

Кейд Калверт был у себя, в «Сосновой роще». Поднявшись по ступеням старого дома, где часто устраивали балы и танцы в прежние, более счастливые дни, Скарлетт увидела смерть на лице Кейда. Страшно исхудавший, он лежал на солнце в легком кресле, укрытый пледом, и все время подкашливал. Заметив Скарлетт, Кейд просиял. Это так, ерундовая простуда, застряла в груди, вот и все, говорил он, силясь подняться ей навстречу. Спал под дождем, вот и подхватил. Но ничего, скоро пройдет, он тогда тоже включится в работу.

На звук голосов вышла Кэтлин Калверт. Над головой Кейда Скарлетт встретилась с ней глазами и прочла в них правду, боль и отчаяние. Кейд может и не знать, но Кэтлин знает. Усадьба имела запущенный вид, все вокруг заросло бурьяном, на полях проклюнулись молодые зеленые сосенки, а сам дом как-то просел и пропылился. Кэтлин, тонкая, худенькая, держалась напряженно, как натянутая струна.

По дому гуляло гулкое эхо, что странно – ведь тут жили Кейд и Кэтлин, их мачеха и четверо ее детей, все девочки, их сестры по отцу. И еще Хилтон, янки, бывший надсмотрщик. Скарлетт всегда его не любила, точно так же, как не любила их собственного надсмотрщика, Джонаса Уилкерсона, а сейчас он и вовсе вызвал в ней отвращение, потому что приблизился фланирующей походкой и приветствовал ее, как равный. Раньше ему была присуща смесь услужливости и нахальства, какой обладал и Джонас Уилкерсон, но теперь, когда мистер Калверт и Рейфорд погибли на войне, а Кейд тяжело болен, Хилтон услужливость отбросил. Вторая миссис Калверт не умела добиться уважения со стороны черных слуг, нечего и ожидать, чтобы она получила почтительное отношение от белого служащего.