– Милый, я хочу открыть тебе душу, – сказала Скарлетт, кладя руки на подлокотник кресла мужа и наклоняясь к нему. – Я была совершенно не права, так глупо вела себя, что…

– Скарлетт, не надо продолжать. Не стоит унижаться передо мной. Я этого не выношу. Оставим нам немного достоинства, немного сдержанности, когда мы будем вспоминать о нашем браке. Исключим эту финальную сцену.

Она резко выпрямилась. Исключить эту финальную сцену? Что он имеет в виду, говоря о «финальной сцене»? Финальной? Это – их начало. Она – первая!

– Но я все равно скажу, – торопливо проговорила Скарлетт, словно опасаясь, что муж зажмет ее рот рукой. – О, Ретт, я так люблю тебя, милый! Все эти годы я, должно быть, любила тебя, но, глупая, не понимала. Ретт, ты должен мне поверить!

Он долго смотрел на стоящую перед ним жену, и этот взгляд проник ей в самое сердце. По глазам мужа Скарлетт поняла, что он ей верит, но она ему не интересна. Неужели в такой ответственный момент Ретт опять примется измываться над ней? Будет тянуть из нее жилы, платя ей той же монетой?

– О, я верю тебе, – наконец ответил он. – Ну а как же Эшли?

– Эшли! – поморщилась она. – Он… давно мне безразличен. Он превратился… в своего рода привычку, за которую я цеплялась с тех пор, как помню себя маленькой девочкой. Ретт, клянусь, я никогда не обратила бы на него внимания, если бы знала, какой он на самом деле. Это беспомощный и робкий мужчина, хотя умеет поговорить о правде, чести и…

– Нет! – перебил ее Ретт. – Уж если разбирать его по косточкам, надо быть откровенным до конца. Он – всего лишь джентльмен, оказавшийся в мире, к которому не принадлежит, но кое-как пытается найти себя в нем с помощью правил ушедшего мира.

– О, Ретт, давай не будем говорить о нем! Что он теперь значит? Разве ты не рад узнать, что… то есть теперь я…

Когда его усталые глаза встретились с ее глазами, Скарлетт смущенно, как девушка во время первого свидания, замолчала. Ну почему он так суров с ней? Ну почему бы ему не протянуть руки, взять и посадить ее к себе на колени, и тогда она благодарно прильнула бы к его груди! Ее губы сказали все яснее всяких слов. Но чем дольше Скарлетт смотрела на Ретта, тем отчетливее понимала, что за его отчужденностью не кроется злой умысел. Он выглядит совершенно истощенным, и казалось, что бы она ни сказала, для него уже не имеет никакого значения.

– Рад? – переспросил он. – Раньше я возблагодарил бы Бога постом за эти слова, но теперь мне это безразлично.

– Безразлично? О чем ты говоришь? Какое безразличие! Ретт, ты любишь меня, разве не так? Ты должен любить. Мелли сказала, что ты меня любишь.