Ретт говорил устало, но спокойно, и было нечто такое в тоне его голоса, что пробудило в Скарлетт смутные воспоминания. Такой же голос она уже слышала и в один из самых драматичных дней своей жизни. Где это происходило?.. Тот голос принадлежал человеку, который смотрел на себя и окружающий его мир безучастно, стойко и безнадежно.

Да… да… Это был Эшли; тогда они встретились в запорошенном снегом и продуваемом всеми ветрами фруктовом саду «Тары»; он рассуждал о жизни и театре теней с усталым спокойствием, и в тоне его голоса больше слышалось безысходности, чем горестного отчаяния. Тогда, мало понимая, что говорит Эшли, она похолодела от одного его голоса; вот и сейчас сердце Скарлетт упало. Голос Ретта и его манера держаться беспокоили Скарлетт больше, чем смысл его слов, и испытанного пять минут назад чувства приятного возбуждения как не бывало. Что-то не так, совсем не так. Но что именно, она не понимала и, вся обратившись в слух, впилась глазами в смуглое лицо, надеясь услышать слова, которые развеют ее опасения.

– Было очевидно, что мы созданы друг для друга. Настолько очевидно, что я оказался единственным мужчиной среди твоих знакомых, который продолжал любить тебя, поняв, какая ты в действительности – жестокая, жадная и бессовестная, вроде меня. Но я любил тебя и решил рискнуть. Я считал, что Эшли выветрится из твоей головы. Увы! – Ретт пожал плечами и продолжал: – К чему только я не прибегал – ничто не помогало. И я очень любил тебя, Скарлетт. Если бы ты только позволила, я мог бы любить тебя так нежно и ласково, как ни один мужчина никогда не любил ни одну женщину. Но я не мог дать тебе знать об этом, потому что тогда ты сочла бы меня слабым и попыталась использовать мою любовь против меня. И всегда… всегда передо мной маячил Эшли. Я сходил с ума. Это была пытка – каждый вечер сидеть за столом напротив тебя, зная, что на моем месте ты хочешь видеть Эшли. Еще большей пыткой было обнимать тебя ночами, зная, что… впрочем, теперь уже не важно. Одно только интересно: почему мне было так больно. Таким образом, я оказался у Красотки. Есть какое-то свинское утешение в том, что ты связан с женщиной, которая без памяти любит тебя и уважает, как настоящего джентльмена… даже если она неграмотная девка. Это тешило мое тщеславие, а ты, моя милая, никогда особо не старалась тешить мое тщеславие.

– О, Ретт… – начала было Скарлетт, уязвленная тем, что Ретт упомянул имя Красотки, но он взмахом руки остановил ее.

– А потом, в ту ночь, когда я отнес тебя наверх… я подумал… я надеялся… так надеялся, что даже боялся утром столкнуться с тобой из страха ошибиться и узнать, что ты не любишь меня. Я очень боялся, что ты поднимешь меня на смех, поэтому сбежал и напился. А когда вернулся, меня трясло как в лихорадке, и, если бы ты только протянула руку, подала какой-нибудь знак, я готов был целовать твои ноги. Но его не последовало.