– Прости, милая, – сказал Джонни. – Я понятия не имел…
– Не могу поверить, что Талли так поступила, – сказала мама. – Она, наверное, думала…
– Не надо, – резко оборвала ее Кейт, утирая слезы. – Плевать мне, что она там думала, хотела, планировала. Теперь уже плевать.
Талли выбежала в коридор, но Кейт уже и след простыл.
Простояв там непозволительно долго, она развернулась и опять вышла на сцену, затерялась взглядом в море незнакомых лиц. Попыталась улыбнуться, изо всех сил попыталась, но впервые в жизни ее железная воля дала слабину. По залу носились тихие возгласы сочувствия. Позади нее доктор Тиллман открывал рот, заполняя пустоту словами, которых она не могла ни услышать, ни осознать. Только теперь она поняла, что, пока ее не было, Тиллман продолжал вести программу, ведь по-прежнему шла прямая трансляция.
– Я просто хотела помочь, – перебив его, сказала Талли залу и уселась на край сцены. – Что я сделала не так?
Аплодисменты долго не смолкали, одобрение зрителей было столь же неоспоримым и безусловным, как их присутствие. Обычно это помогало, заполняло пустоты в душе – для этого и были нужны аплодисменты, – но сегодня они гремели напрасно.
Каким-то чудом она дожила до конца эфира.
Постепенно студия опустела. Зрителей вывели, члены съемочной группы разбежались по домам, оставив ее наедине со своим одиночеством. Никто из них не решился даже заговорить с ней перед уходом. Тоже, значит, злятся на нее за то, как она обошлась с Джонни.
Будто бы откуда-то издалека до нее долетел звук шагов. Кто-то приближался.
Она медленно подняла голову.
Джонни.
– Как ты могла? Она тебе верила.
– Я просто хотела помочь. Ты же сам говорил, что она не справляется. Доктор Тиллман мне сказал, что в критической ситуации нужно предпринимать радикальные меры. Риск самоубийства…
– Я увольняюсь, – перебил ее Джонни.
– Но… Скажи ей, пусть позвонит мне. Я все объясню.
– Я бы на это не рассчитывал.
– В каком смысле? Мы тридцать лет дружим.