– Ты все сваливаешь на меня. Ответственность всегда на мне. Я вынуждена все делать сама, в одиночку. (Как и в большинстве ссор, подтекст реплик обоих участников примерно таков: с твоей стороны сплошное невнимание и эгоизм, а я – сама доброта и заботливость. Это основа, с которой они всегда начинают.)

– Назови хоть что-нибудь, что ты вынуждена делать в одиночку, – говорит Джек.

– Из нас двоих именно я по утрам торчу в этой школе.

– По собственному почину.

– И это я встречаюсь с другими родителями.

– И это опять же результат твоего собственного выбора. Честно говоря, Элизабет, я не понимаю, как ты можешь злиться на меня за то, что никто, кроме тебя же самой, не заставляет тебя делать. (Тон абсолютно спокойный, нейтральный и уверенный. Это классический маневр мужа, который реагирует на бурные эмоции жены холодной рациональностью и логикой, как бы подразумевая, что ее женская истеричность мешает ей мыслить здраво; борьба в разгаре, удары отбиваются, выпады парируются.)

– Все хлопоты по дому, – говорит она (игнорируя его слова), – бытовые задачи, поездки на игровые встречи – все это лежит на мне.

– Подожди. То, что я не зацикливаюсь на каждой мелочи жизни Тоби, не означает, что я в ней не участвую. Мне не нужно постоянно психовать, чтобы чувствовать себя хорошим родителем. (Повышает ставки, проворачивает нож.)

– Вот только не говори мне, что я психую, не извращай все. (Больше не игнорирует его слова.)

– Но ты именно это и делаешь! Ты психуешь, Элизабет, психуешь с тех пор, как он был еще маленьким. Клянусь, как только он родился, ты стала совсем другим человеком, каким-то замороченным тираном-перфекционистом. (Оборачивает ход битвы в свою пользу. Теперь уже он нацеливается в ее самое уязвимое место, обвиняет человека с синдромом отличницы в неудаче, обвиняет мать в том, что она плохая мать; он сполна отплачивает ей той же монетой.)

– А ты вообще не изменился! (Чувствуя, что она теряет преимущество, пытается занять более выгодную позицию.) Ни капли не повзрослел! Пятнадцать лет на одной и той же работе. Пятнадцать лет читаешь одни и те же лекции. Пятнадцать лет занимаешься одним и тем же бессмысленным творчеством.

– Бессмысленным?

– Ты вечно жалуешься, что никто не ценит твою работу, но продолжаешь делать одно и то же. Может, пришло время что-то поменять?

– Или, может, я просто не готов лицемерить, как ты? (Его попытка оправдаться внезапно превращается в благородство, недостаток становится добродетелью, безгрешность – оружием.)