Поднеся руку к лицу, Беатрис с ужасом вглядывалась в светлую кожу, источавшую чернь. Обжигающая желчь с шипением выходила из каждой поры, из каждой трещинки и морщинки, окрашивая все вокруг в черный.
– Что за черт… что за… – в панике бормотала она, безнадежно пытаясь отмыться. Растирала, царапала кожу, споласкивала руки под чистой водой, но та снова и снова становилась черной, а все ее тело продолжало выделять жгучую желчь, которую Беатрис годами ощущала внутри себя. Внутри полностью отравленной себя. Испорченной.
Пытка неведомых злых сил не прекращалась, пока каждый дюйм ее кожи не покрыла обжигающая гниль, пока Беатрис не начала задыхаться. Глухой скрежет и ненавистный голос в ее голове становились громче, навязчивей…
– Беатрис! – послышалось над ухом, а затем – звенящая тишина.
Миг беспомощного оцепенения. До боли знакомого. Ни единой возможности контролировать собственное тело. Она могла лишь крепко зажмуриться, так, что перед глазами плясали искры, соединяясь в пугающие образы, а в висках стучал неугомонный пульс.
И дышать. Она наконец могла дышать. Рвано выпустив воздух из легких, Беатрис осмелилась разомкнуть глаза. Но тут же сощурилась, словно за ночь отвыкла от дневного света.
В мансардной комнате не было никого. Оглядев себя, лежащую на кровати, она не заметила на одежде никаких следов пугающей черной желчи. Но это не успокоило, ведь Беатрис ощущала, как та притаилась внутри. Отравляла ее. Медленно и безжалостно. И когда-нибудь наверняка просочится наружу, прямо как в глупом кошмаре минуту назад. Но реальность была не меньшим кошмаром.
В пустом доме стояла тишина, нарушаемая лишь дрожащим щебетом за окном. Она привыкла слышать этих птиц каждое утро, но сегодня они звучали ближе, громче. Еще и шумно копошились по ту сторону окна.
Хотелось подойти к окну, взглянуть на птиц и, возможно, подышать свежим зимним воздухом, чтобы привести голову в порядок, но Беатрис приковало к кровати. Никакого «порядка» для нее уже не было и, казалось, не будет. Конечности словно налились свинцом, тело ломило, разнося болезненные импульсы, а к горлу подбиралась горькая тошнота. Беатрис была уверена, стоит подняться – и не успеет дойти до ванной, ее вырвет прямо на пол в спальне. Оставалось безвольно смотреть на единственный источник света в тусклой комнате – в окно. Даже солнце ослабло, затаилось, словно не желало видеть, как густо тем утром кровоточило рассветное небо, разбрызгивая алые мазки по полотну.