— Виола? — выдыхает он глухо, с удивлением, с отчетливой нотой паники. — Как… как ты сюда вошла?!

В этот момент я слышу грохот собственного сердца. Оно колотится, как в клетке. А имя “Виола” звучит набатом в голове.

Это же та самая Виола. Та, которую я застала тогда с Захаром, в нашей квартире. На нашей постели.

Женщина, ради которой он разнес мою жизнь, отрекся от дочери.

И вот она здесь.

— Двери были открыты, — тихо бормочет она, глядя не на него, а на меня. Ее взгляд скользит по мне, по Кристине в моих руках, и в глубине ее глаз я вижу целый спектр эмоций: вину, боль, растерянность. — Мне нужно поговорить. Наедине, если можно.

— Проваливай ко всем чертям! — рычит Захар, спускаясь на ступень ниже. — Я тебе всё сказал!

Я моргаю. Смотрю на нее, затем медленно поворачиваю голову к нему. Но мой мозг отказывается складывать картинку.

Это же его женщина. Та, ради которой он всё бросил.

Почему он с ней так разговаривает? И почему она смотрит на него с такой мольбой?

— Что? — шепчу я. — Проваливай? Это… это же мать твоего сына, Захар. Ты что, с ума сошел?!

Захар обрывает меня взглядом.

— Не начинай, Марин…

Виола делает шаг вперед, и я вижу, как трясутся ее руки.

Между ними что-то явно надломилось. С треском. Необратимо.

— Захар, пожалуйста, — молит она надрывным шепотом. — Это ты. Ты отец моего сына. Только ты. Тот тест… он ошибся. Клянусь, я тебе никогда не изменяла! Это твой ребенок! Твой! Вернись к нам, прошу… умоляю!

Она плачет настоящими, горючими слезами, умоляя его и совершенно не замечая меня и Кристину.

Ее мир сузился до этого человека, который смотрит на нее с холодным, брезгливым презрением.

Захару явно не по себе от этой сцены. Он бросает на нас быстрый, нервный взгляд.

— Я сказал, проваливай! — рявкает он, злость сочится сквозь каждое слово. — Тест ДНК не ошибается! По анализам это не мой сын! Так что иди к тому, от кого нагуляла своего выродка, и не позорься здесь!