– Они сказали, что я плоская, как доска, что меня можно поставить в огороде вместо пугала и что я зарежу их, пока они будут спать. – Я рассмеялась, но воспоминания обожгли мне горло и защекотали в носу. – Они были безжалостны.

– Нет. Несчастные мальчишки оказались целиком в вашей власти. После вас ни одна девушка уже не была для них достаточно хороша.

Я вытерла глаза и оглянулась в последний раз. Бенджамина больше не было видно.

– Вы не все знаете, Джон Патерсон.

– Не все. Но вас я знаю, Самсон.

* * *

29 апреля 1827 года

Дорогая Элизабет!

Ива над вашей могилой очень выросла. Под ней, рядом с вами, есть место и для меня, и мне кажется, что это мое письмо станет последним. Я записала все, что хотела рассказать, и поведала все, что могла.

Я состарилась в вашем доме. Раньше казалось странным, что я хожу там, где прежде ходили вы, пишу за тем же столом, за которым вы писали мне письма, смотрю из окон и вижу то, что когда-то открывалось вашему взору.

Однажды я спросила Джона, что бы вы подумали обо мне, о том, как я вошла в вашу жизнь. Как заняла ваше место.

Он сказал лишь одно: «Она была бы рада. Но вы заняли свое место и прожили свою жизнь. Ее место, ее жизнь вы не заняли».

И больше мы об этом не говорили.