Джон стал судьей – и был им долгие годы. Он ни разу не проиграл выборы. Но, думаю, я уже рассказывала об этом. Еще он два года проработал в Конгрессе, но ему приходилось слишком много времени проводить далеко от дома, и он не стал переизбираться.

Люди верят ему. Он честен. Им нравится, что он был генералом, и они охотно закрывают глаза на то неудобное обстоятельство, что его жена – я. Однажды, во время выборной кампании, один газетчик спросил его обо мне. Джон подозвал меня, представил, и я произнесла речь, которую уже успела выучить наизусть: я цитировала строки из декларации, рассказывала, что думаю насчет прав мужчин и женщин, и о своих предках-пилигримах. Под конец я даже взяла в руки ружье и выполнила пару маневров.

С тех пор никто больше ни разу не спрашивал обо мне.

Ваши дочери выросли. И мои дети тоже. Они считают друг друга родными, и от этого у меня тепло на сердце. Наши внуки бегают наперегонки и шумят, когда бывают у нас. Одну из наших внучек зовут Элизабет, другую – Деборой, и они лучшие подруги. Они уговорили старших мальчишек устроить соревнования по бегу, и я сшила обеим волшебные штаны, чтобы хоть немного уравнять шансы.

Прошло двадцать пять лет с моего первого лекционного турне, и теперь я лишь изредка получаю приглашения прочитать лекцию. Для меня большая честь, что люди по-прежнему хотят со мной познакомиться; их всегда удивляет, как я выгляжу и как говорю. Обычно они заявляют: «Наверное, тогда вы были совершенно другой» или «Мы думали, вы гораздо выше». Последнее меня удивляет, потому что я до сих пор довольно высока. Если верить генералу, их изумляет как раз тот факт, что я женщина. «Они не ждут, что вы окажетесь миловидной, что вы умны и хорошо говорите, – объясняет он. – Они ожидают увидеть Самсона, но вы Дебора». Мне нравится думать, что я и тот и другая.