– Мне не жарко, – отвечаю я, хотя это ложь, и плотнее кутаюсь в свободное черное платье. Оно тяжелое, плотное, в такую погоду в нем невыносимо, но снимать его не стану – и пусть все думают, что это траур по Джуно.

Я спускаюсь в прачечную; собаки, радуясь предлогу убраться из внутренних покоев, бегут за мной. В сыром нижнем коридоре, где прохладно и нет ни души, останавливаюсь, прислоняюсь к холодной каменной стене. Немного расшнуровываю корсаж и прикладываю ладонь к животу. Странное чувство, которое ни с чем не спутаешь – словно что-то внутри расправляется, потягивается, как котенок. Это мой малыш.

На миг – всего на миг – охваченная блаженством, я забываю обо всех своих горестях. Но в следующую секунду неотступная тревога возвращается. Хертфорд не ответил ни на одно мое письмо. Ни записки, ни словечка – ничего. А ведь обещал немедленно вернуться, если я окажусь беременной! Он так хотел, чтобы у нас был ребенок. Помню, как шептал, уткнувшись мне в шею: «Наследник английского престола…» – и я чувствовала его горячее дыхание. Теперь его нет, и тоска по нему невыносима, словно меня растягивают на дыбе или сдавливают пальцы в тисках. «Он тебя бросил!» – твердит голос в голове; и следом за ним приходит темный страх – страх потерять рассудок и кончить в Бетлехеме, в доме для умалишенных.

В коридоре слышатся шаги, и я поспешно запахиваю платье, спрашивая себя, почему до сих пор никто ничего не заметил. Мэри – единственная живая душа, посвященная в мою тайну, – говорит, что пока ничего не видно. Выглядит так, будто я стала лучше есть и слегка поправилась, только и всего. Хотя придет время, когда скрываться больше не удастся; и эта мысль, как петля, что затягивается у меня на шее. Нельзя об этом думать – нельзя поддаваться страху, что Хертфорд меня покинул. Но, если нет, почему он молчит?.. Нет, только не думать! Нельзя, нельзя!

Я иду в прачечную, срезав путь через конюшню, и здесь вижу издали Пемброка: он спешивается и отдает лошадь одному из конюхов. Месяца не прошло с тех пор, как Пемброк подошел ко мне и заговорил обиняками, предлагая «вновь разжечь» – так и выразился! – страсть между мной и Гарри Гербертом.

– Я слышал, сейчас вы в милости у королевы, – сказал он.

Я смотрела на его огромные ручищи, вспоминала, как он с размаху бил меня по лицу, и внутри у него все дрожало от беззвучного смеха. Выходит, теперь, когда ветер переменился, он принялся ко мне подлизываться!

Велико было искушение сообщить, что он опоздал, но я ответила просто:

– Я смотрю, теперь вы по-другому запели!