– Иногда это утешает. – Она осторожно отводит меня от окна. – Я спрашиваю себя, что сделала бы Джейн.

– Что сказала бы Джейн, догадаться несложно. Что я сама, своей собственной глупостью, навлекла на себя беду.

– Она сказала бы, что ты должна принять волю Божью о себе.

Хочется закричать: «Какая еще воля Божья? О чем ты? При чем тут Бог, когда внутри меня растет ребенок?!» Но я молчу – просто не могу произнести эти слова вслух.

Мэри Эссекс, Саффолк, июль – август 1561 года

Мэри

Эссекс, Саффолк, июль – август 1561 года

К тому времени, как мы останавливаемся в доме лорда Рича в Уэнстиде, я совершенно без сил. Пони по кличке Лебедь смирен и послушен, но мое искривленное тело не создано для того, чтобы целый день проводить в седле. Спина болит невыносимо, и, спешившись, я едва могу идти. Где-то в ветвях щебечет дрозд; я прислоняюсь к стене и на несколько секунд закрываю глаза, слушая, как Кэтрин подзывает собак, ехавших на телеге с багажом, и дает им сделать свои дела во дворе, прежде чем вести их в дом. Я очень боюсь за Кэтрин; за все путешествие она не сказала ни слова и выглядит измученной еще больше меня, будто весь свет в ней угас. Мы медленно поднимаемся по ступеням, и собаки бегут за нами, цокая когтями по камню.

Войдя в прихожую перед покоями, где должна расположиться королева, мы узнаем, что прибыла посылка. Привез ее Генри Сеймур, брат Хертфорда.

– Для ее величества, – говорит он и при этом – я точно видела! – подмигивает Кэтрин. – Из Франции.

В руках у него большой деревянный ящик, перевязанный бечевой.

– Дайте сюда! – с обычной своей грубостью приказывает Кэт Астли. Она вечно боится подвоха: осматривает ящик со всех сторон, даже обнюхивает, а потом приказывает Генри Сеймуру его поднять и внимательно изучает дно. – Вы сказали, из Франции, милорд?

– От моего брата, – отвечает он.

Так вот что означало подмигивание! Наконец мы знаем, что Хертфорд жив и здоров – и знаем, где он. Я бросаю взгляд на Кэтрин; в ней словно расцветает надежда.

– А, это драгоценности, которые заказывала ее величество! – говорит Кэт Астли. – Леди Кэтрин, может быть, откроете и удовлетворите наше любопытство? Да и вам самой не помешает взбодриться: вы уже много дней ходите мрачная, как на похоронах!

Кэтрин опускается на колени перед ящиком, а мы все толпимся вокруг. Кто-то передает ей нож, чтобы разрезать бечеву. Кэт Астли стоит немного поодаль и смотрит поверх наших голов с таким видом, словно ящик полон пороха и может взорваться. Моя сестра, заметно повеселевшая, распахивает крышку и достает из ящика, один за другим, дюжину свертков, на каждом из которых написано имя. Фрейлины разбирают свои свертки; самый крупный Кэт Астли уносит в спальню королевы. Все мы разрываем обертки и показываем друг другу свои обновки: подарки оказываются одинаковыми – по паре золотых браслетов. Есть здесь браслеты и для меня, маленькие, словно на детскую руку. Я подношу их к свече, чтобы получше разглядеть тонкую работу французского ювелира, чье клеймо стоит на внутренней стороне каждого украшения.