– Ты предал мое доверие, Николас. Втерся в мою жизнь и теперь пытаешься уничтожить тех, кто мне дорог. Как тебе не стыдно!

– Но, мистрис Теерлинк, при всем уважении, я ее сторонник…

– Сторонник? Да ты понятия не имеешь, в каком она положении, ты… болван! – Она с размаху бьет его по лицу.

Хиллиард отшатывается, сплевывает на каменный пол слюну с кровью. В этот момент он видит нас.

– Ви́на! – негромко говорю я.

Она поворачивается ко мне; лицо ее, искаженное гневом, почти неузнаваемо.

– Ви́на, оставь его в покое!

Она отступает на шаг, непонимающе смотрит на свою руку, словно сама пораженная тем, что сделала.

– Мне нечего стыдиться! – С этими словами Хиллиард уходит.

Кэтрин Лондонский Тауэр, октябрь 1562 года

Кэтрин

Лондонский Тауэр, октябрь 1562 года

Мы с малышом Бошем на кровати играем в «ку-ку». Геркулес пытается играть с нами, но понимает правила еще хуже, чем Бош: скоро ему надоедает, и он принимается грызть столбик кровати. Мой муж еще раз читает вслух письмо Мэри, прежде чем бросить его в огонь.

– «Есть и дурная новость: после того, как семейство Гизов устроило во Франции резню гугенотов, королева снова отвернулась от Марии Шотландской. Она не может допустить, чтобы кто-либо подумал, что она поддерживает подобные злодеяния; а ведь шотландская королева по матери из семьи Гиз».

Я почти не вслушиваюсь. Хватит с меня дурных новостей, и из всего, что делает или не делает королева, важно только одно: собирается ли она отпустить нас на свободу? Я провела в тюрьме уже целый год. Урок усвоила. С меня хватит!

– Давно ли моя сестра так увлеклась политикой?

– Для нас это хорошая новость, Китти, – говорит Хертфорд.

– Тогда почему Мэри пишет, что плохая?

– Должно быть, она считает, что мы скорее выйдем на свободу, если… ладно, не важно, – со вздохом заканчивает он.