Она высчитывает на пальцах возраст королевы: в этом году ей исполнится тридцать, однако выглядит она старше. Кэтрин двадцать три, Мэри скоро восемнадцать – смотри-ка, уже совсем взрослая. Как так выходит: кажется, что время еле ползет, а потом оборачиваешься, глядишь – целой жизни словно не бывало? Самой Левине сейчас сорок три: в детстве ей казалось, что люди столько не живут. Королева продолжает о чем-то тихо совещаться с леди Ноллис. Левина навостряет уши; но она сидит слишком далеко, к тому же разговор заглушает лютня. И вдруг Елизавета взрывается – кричит так, что слышат все:

– Кое-кто, похоже, решил продемонстрировать Англии свою плодовитость – показать, что без труда рожает сыновей! Вам не кажется, что для меня это оскорбительно? – Нет сомнений, она говорит о Кэтрин. – Не просто оскорбительно: это государственная измена!

При слове «измена» Мэри вздрагивает, что неудивительно, но тут же опускает глаза и с самым покорным видом вновь принимается за шитье. Она, должно быть, больше всех ждала смерти королевы, хоть никогда об этом не говорила. Левина смотрит, как ловкие пальцы Мэри вышивают на кайме узор из колокольчиков: игла снует взад-вперед, на лице выражение глубокой сосредоточенности. Что бы ни происходило в душе у Мэри, она умеет все скрывать: сказывается многолетняя тренировка.

Но теперь она глубоко вздыхает и шепчет Левине:

– Мне кажется, я больше не выдержу! – Роняет шитье на колени, щиплет переносицу двумя пальцами, словно стараясь унять головную боль, и продолжает тем же тихим шепотом: – Я помню, Левина, maman перед смертью предупреждала нас, что она… – Мэри скашивает взгляд в сторону королевы. – Как же она сказала? Кажется, «коварнее» своей сестры. Тогда я не поняла, что это значит. Прежняя королева творила такие злодеяния, что ничего хуже и представить было нельзя. Но теперь понимаю, что maman имела в виду.

– Да, – отвечает Левина. – Ее решений не предугадаешь, нет смысла и пытаться.

Собственные слова напоминают Левине о том, каким был в конце жизни король Генрих. Дочь очень на него похожа, так же переменчива и непредсказуема. Порой Левина ясно видит ее страх – страх сделать неверный выбор. Эта постоянная тревога омрачает все ее суждения; Елизавета не может понять, что даже плохое решение порой лучше, чем никакого. Она без конца сомневается даже в собственных мыслях, и ее доверие мечется между Сесилом и Дадли, словно мяч при игре в теннис.

– Как ты думаешь, что будет с Кэтрин? – тихо спрашивает Мэри. – Да, знаю, на этот вопрос никто не может ответить, даже она. – И бедняжка снова бросает взгляд в сторону Елизаветы.