– Здесь ничего не извращено, Белль. Я узнал кое-что… такое, что тебе было не известно. Мне жаль, что ты узнала об этом вот так, но клянусь, каждое слово здесь – правда.

– Я тебе не верю!

Разве можно тебя винить? Слова из моих уст звучат неуклюже, напоминая мольбу человека, пойманного на лжи. Всю дорогу домой я репетировал, как я тебе расскажу, с чего начну, какие фразы использую, но сейчас ничего не могу вспомнить. Я совершенно не готов к мощи твоего гнева.

– Позволь мне объяснить, – слабым голосом говорю я. – Давай присядем…

– Там написано, что моя мать была еврейкой. И что отец… что он…

– Она правда была еврейкой, – говорю я тихо. – И он действительно так поступил.

Ты замираешь с широко раскрытыми и словно невидящими глазами, пытаясь осмыслить услышанное.

– Я знаю, это тяжело принять, Белль, но так и было. Отец упрятал твою мать в сумасшедший дом. Но не из-за болезни, а потому, что он ее стыдился. У него появились новые друзья – люди из мира политики, – и он хотел скрыть тот факт, что женат на еврейке.

– Нет. – Ты мотаешь головой, будто стараясь отмахнуться от моих слов как от роя пчел. – Моя мать была француженкой.