Полагаю, я должна была терзаться виной за свою роль в падении Дома Мэннингов, но я ничего такого не чувствовала. Просто села в поезд и отправилась на запад, стараясь сохранить анонимность. Я взяла девичью фамилию матери. Тогда это было довольно легко – приехать в какое-нибудь новое место и заново изобрести свою личность. В те дни никто не требовал доказательств. Просто называешь свое имя, и тебе верят.

Я жила тихо и завела друзей. У меня появилась одна очень близкая подруга, у которой война забрала почти все. Она была добра ко мне, когда я уже перестала верить в людей, и благословила меня подарком, за который я с тех пор пытаюсь отплатить. Но это слишком личные вещи, воспоминания, на которые ты не имеешь права. Поэтому подробности я опущу.

Впервые в жизни идея семьи – настоящей семьи – стала для меня очень важной. Когда закончилась война, я начала рассылать письма, пытаясь отыскать родных моей матери. Все мужчины к тому моменту умерли либо от старости, либо на войне, но удалось найти сестру матери, Агнес, и нескольких двоюродных братьев и сестер, которые бежали через границу в Швейцарию, спасаясь от оккупации. Когда Францию освободили, они вернулись к своим виноградникам. Мы с тетей переписывались. Писем приходилось ждать мучительно долго и читать их было трудно. Они так много потеряли. Вокруг одни руины, дом опустел, однако они были полны решимости возродить виноградник. И вот я надумала повидаться с ними.