Мы с Хеми уже подходим к двери, когда она окликает меня по имени. Оборачиваюсь и с удивлением вижу, как она сгорбилась в своем кресле, как будто из нее вышел весь воздух.

– Загляни в гардероб, – бросает она. – Там стоит коробка с кое-какими вещами. Забери их с собой.

Моя первая реакция – не подчиниться и уйти от нее как можно дальше и как можно быстрее. Однако в ее голосе звучит что-то новое, нечто вроде смирения и признания своего поражения. Невольно испытываю укол сочувствия к сестре, которую, скорее всего, больше никогда не увижу. Поэтому, хотя и неохотно, я делаю, как она просит.

У задней стенки гардероба стоит старая шляпная коробка. Сразу же поднимаю крышку – и у меня перехватывает дыхание. Вещи матери. Щетка для волос с серебряной ручкой, которая раньше лежала на ее туалетном столике, брошь с жемчугом и бриллиантами, нитка гранатовых бус, пачка старых писем со штемпелями из Франции, а на дне – коричневый кожаный альбом с ее инициалами, тиснеными и покрытыми остатками позолоты.

Кожа высохла и покрылась шрамами, корешок оторван с одного края, выпавшие страницы удерживаются парой широких резинок. Вид альбома вызывает поток воспоминаний, прекрасных и горько-сладких, и на мгновение мне кажется, что слышу ее голос, чувствую аромат ее духов, как будто она рядом. Маман.

Я очень рада, но и зла. Смотрю на Коринн.

– Когда я спрашивала тебя об альбоме, ты сказала, что выбросила его. Клялась, что выкинула все ее вещи. А сама… прятала их от меня. Зная, что мама хотела бы, чтобы они достались мне. Почему?

– Ты сама ответила на свой вопрос, – сухо отвечает Коринн.

– Ты сделала это назло умершей женщине?

– Нет. Назло тебе.

Ее ответ меня ошеломляет. Когда мама умерла, я была совсем ребенком. Одиноким. Потерянным. А сестра намеренно отказывала мне в том, что могло бы принести хоть какое-то утешение.

– Что я тебе сделала, Коринн? Пожалуйста, помоги мне понять твою ненависть.

Мгновение она молчит, нахмурившись и разглядывая свои ногти, как будто впервые их видит. Наконец роняет руки на колени и поднимает взгляд.

– Ты еще не родилась, когда умер Эрнест. Была только я. Мама впала в прострацию. Большую часть времени она проводила в своей комнате, но в хорошие дни звала меня к себе. Она расчесывала мне волосы и пела мне песни. Я была ее любимой дочкой. Потом появилась ты, и я ушла на второй план. А когда отец отправил ее в лечебницу, я была вынуждена присматривать за тобой… за сестрой, один вид которой я едва могла выносить. Мне было шестнадцать, и я стояла на пороге собственной жизни. По крайней мере, так я думала. Но пришлось выполнять то, что от меня ожидали. Я всегда делала то, что требовалось. Включая брак с Джорджем Хиллардом, которого я на дух не переносила. Но ты… ты вообразила о себе, что слишком хороша, чтобы выходить замуж за человека, которого выбрал для тебя отец. Тебе нужен был газетчик.